Джон Барнс - Миллион открытых дверей

— Думаю, самое разумное — попытаться посмотреть на нас глазами «псипов». Допустим, они бы запретили нашу экспедицию к западному побережью. Тогда прежде всего они бы столкнулись с сопротивлением — мы бы взялись доказывать, что главный консультативный комитет уже признал нашу акцию рациональной, а во-вторых, они бы позволили нам заработать очки, которые можно было бы использовать в будущем. При таком раскладе «псипы» выглядели бы неважно.

Ведь суть прошения, по большому счету, мизерная. Кроме того, все это происходит в Утилитопии. Центр — самое значительное здание вблизи побережья, и каждый житель города, проходящий мимо и бросающий взгляд на здание Центра, будет невольно вспоминать о деле с нашим несостоявшимся походом. Чем дольше «псипы» позволяют Центру существовать, тем хуже для них.

А теперь давайте предположим, что они разрешили нам совершить поход. Прежде всего тем самым снимается самый животрепещущий вопрос, а вы отлично знаете, compahho, что другого, более животрепещущего вопроса у нас на данный момент нет. На то, чтобы его придумать, нужно время. Более того: в то самое время, пока одни из нас будут продумывать новую подрывную кампанию, ключевые фигуры сопротивления в это время будут находиться по другую сторону континента. Тут возникает второй вопрос, более важный. Убравшись из Утилитопии, мы дарим нашим противникам двадцать дней, в течение которых они могут придумать что угодно, а мы не сумеем вовремя адекватно среагировать на их действия.

В особенности потому, что самые выдающиеся члены нашей организации — выдающиеся, естественно, с точки зрения масс-медиа — будут в это время в походе. И я так думаю, что именно рассчитывая на смятение в наших рядах, сальтинисты и дали в итоге разрешение на проведение экспедиции. На самом деле я готов побиться об заклад: они так долго сопротивлялись и тянули резину как раз для того, чтобы обмануть нас.

Мы так долго добивались разрешения, что теперь просто не сможем не отправиться в экспедицию — так думают сальтинисты. Мы попались на крючок, заглотнули наживку. Они теперь точно знают, когда учинить что-то грандиозное при том, что мы не сумеем дать им достойного отпора. Я еще раз повторяю, companho, нас обвели вокруг пальца. — Он откинулся на спинку стула и медленно обвел всех нас взглядом. — Ну а теперь пусть кто-нибудь попытается убедить меня в том, что мои подозрения беспочвенны.

Торвальд кашлянул. Слушая Аймерика, он выводил пальцем на крышке стола какие-то замысловатые фигуры. Я не уставал поражаться: как он успел так быстро повзрослеть? У меня на родине он уже не сошел бы за jovent. Украдкой бросив взгляд в зеркало, я убедился в том, что и я сам тоже как бы вышел из этого возраста. Торвальд снова кашлянул, уже был готов что-то сказать… вздохнул и проговорил:

— Ну… Все вроде бы верно, но сказать что-либо определенное пока трудно. В конце концов, ход экспедиции будет освещаться всеми главными каналами информации. По контракту мы везем с собой две камеры прямого эфира, оборудование для видеозаписи и спутниковые антенны. Поэтому любой участник экспедиции в любой момент сможет сделать заявление, если пожелает. Другое дело, что Сальтини способен взять под свой контроль средства информации и связи с экспедицией и помешать нам быть в курсе того, что творится в столице. Здесь, в Утилитопии, всегда можно отправиться на Ярмарку, развесить там листовки, взойти на трибуну, произнести речь, но все, кто отправится в экспедицию, будут непосредственно зависеть от того, не перерубить ли Сальтини каналы связи.

Аймерик скорчил гримасу.

— Кстати говоря, одним из способов отвлечь внимание народа от происходящего в Утилитопии может быть вполне невинная схема: участников экспедиции запросто можно лишить информации о здешних событиях за счет того, что все каналы будут забиты «радостными вестями» об этой самой экспедиции. И тогда, даже если все движение сопротивления в Утилитопии будет лишено доступа к средствам информации и связи, для среднего обывателя все будет выглядеть так, будто гражданские свободы все еще в полном ходу.

— Что ж, — сказала Маргарет, — в таком случае нам нужно решить две небольшие проблемы. Честно тебе скажу, Аймерик, дело, конечно, важное, но не настолько, чтобы впадать в панику.

Аймерик озадаченно вздернул брови, но знаком попросил Маргарет продолжать.

— Послушайте, — сказала она, — нам нужно сделать две вещи. Нам нужно обзавестись приватным каналом связи, который не подвластен Сальтини. Все надо будет устроить так, чтобы даже если тут всех арестуют, участники экспедиции об этом узнали. Кроме того, нам нужно позаботиться о том, чтобы у участников экспедиции была возможность сделать официальное заявление в Утилитопии, если случится то, о чем говорит Аймерик. Если мы решим обе эти проблемы, то нам нечего будет переживать из-за ПСП. Мы даже обзаведемся преимуществом неожиданности действий и сможем нанести удар тогда, когда они меньше всего будут этого ожидать.

Аймерика предложения Маргарет, похоже, порадовали, но он покачал головой.

— Ты права. Тогда все может получиться, но… все должно быть отработано до мелочей, чтобы действительно получилось.

— Это относится абсолютно ко всему, — заметил Пол. — И, как уже было справедливо сказано ранее, экспедиция должна состояться обязательно. И мне, честно говоря, приятно от мысли о том, что у нас будет припрятана в рукаве парочка козырей, как и у Сальтини.

В дверь постучали. Я встал, открыл дверь. Вошли посол Шэн и преподобный Каррузерс. «Ну, — подумал я, — вот теперь слухи точно пойдут, но по крайней мере — не беспочвенные». Я закрыл дверь, и тогда Каррузерс сказал:

— Похоже на то, друзья, что нам надо обсудить нечто крайне важное.

Аймерик вздохнул.

— Похоже, мы всю ночь только этим и будем заниматься. Вы нам расскажете, какие у вас идеи, потом мы вам — какие у нас, а потом мы все вместе погрузимся в тоску.

Шэн позволил себе едва заметную улыбку.

— Не думаю, что новость, которую я собираюсь вам сообщить, повергнет вас в тоску. Совсем наоборот. Вы позволите мне сесть?

Мы, донельзя изумленные, хором сказали «да». Каледонцы никогда не спрашивали, можно ли им сесть, да и аквитанцы тоже: первые — потому, что считалось иррациональным, чтобы кто-то получал предпочтение, а последние — потому, что подобная забота о чужих чувствах попахивала упадочностью и в любом случае считалась ne gens. Позднее я узнал о том, что обе наши цивилизации в плане обиходного этикета жутко грубы в сравнении со многими другими.

Усевшись и получив от Торвальда чашку какао, Шэн сказал:

— Для того чтобы вкратце объяснить вам, почему раньше я не мог ничего говорить о происходящем и тем более предпринимать какие-то шаги, мне, пожалуй, придется немного рассказать вам о том, как в целом строятся отношения между Гуманитарным Советом, его послами и Тысячей Цивилизаций. Прежде всего вы должны уяснить, что в так называемой Внутренней планетарной Сфере, в которую входят Земля, Дунант и Пасси из системы Центавра, а также Кремер, Дюкоммун и Гобат, проживает почти девяносто процентов всего населения галактики и располагается около четырехсот колоний. Я перечислил всего шесть из тридцать одной планеты, но стоит одной из них порвать отношения с Советом — и нам будет грозить большая беда. Кроме того, на данный момент эти планеты являются опекунами множества новых колоний.