Роберт Сойер - Мнемоскан

Взгляд Тайлера сделался подозрительным.

— То есть как?

— Это пивоваренный бизнес.

— То есть? Какая-то микропивоварня?

Что же, это также рано или поздно выяснилось бы.

— Нет. Не микропивоварня. Моя фамилия Салливан, и…

— Салливан? — перебил меня Тайлер. — Это как в «Sullivan’s Select»?

— Да. Мой отец был вице-президентом, и…

Тайлер кивнул так, словно я только что вручил ему собственный обвинительный акт.

— Непотизм, — сказал он. — Старые жирные коты.

Я хотел было промолчать, но Карен решила, что с неё хватит.

— Вообще-то у отца Джейка в тридцать пять лет случился тяжёлый инсульт, и он уже почти тридцать лет находится в вегетативном состоянии.

— Ох, — тихо сказал Тайлер. — Гхм… Мне очень жаль.

— Мне тоже, — ответил я.

— Так… э-э… — Тайлер, вероятно, размышлял обо всех хронологических несуразностях, что сложились здесь. Он старше меня; мой отец стал недееспособным примерно в его возрасте; женщина, которая выросла в прошлом столетии, с мужчиной, который вырос в этом.

— Послушайте, — сказал я. — Я понимаю, что всё это очень неловко. Но факт в том, что мы с Карен уже вместе. И мы оба были бы очень рады, если бы мы с вами поладили.

— Кто говорит, что мы не ладим? — спросил Тайлер с явным вызовом.

— Да, в общем, никто, но… — я оборвал себя и попытался зайти с другой стороны. — Давайте начнём с самого начала, хорошо? — Я поднялся, подошёл к тому месту, где он сидел, и снова протянул ему руку. — Я Джейк Салливан. Рад знакомству.

Тайлер, судя по его виду, раздумывал, стоит ли идти у меня на поводу с этой идеей перезагрузки знакомства. Но после секундной паузы он принял мою руку и пожал её. Он, однако, не стал мне подыгрывать, представляясь по новой.

— Итак, — сказала Карен, — почему бы тебе теперь не заказать пиццу? Попробуй позвонить в «Папа Луиджи». Последние несколько лет я не могла есть пиццу, но люди их хвалили.

— Телефон, — сказал Тайлер в пространство, — звонить; «Папа Луиджи».

Телефон подчинился, и Тайлер сделал заказ.

Я снова присел, в этот раз на деревянный стул с прямой спинкой, который мне в старом теле показался бы неудобным. Мы немного поговорили. У Тайлера было много вопросов по поводу мнемосканирования, и Карен на них отвечала.

Пиццу должны были доставить через тридцать минут, или иначе она будет бесплатной. Я бы приплатил за то, чтобы её доставили ещё быстрей, лишь бы прервать эту неловкую беседу, но в конце концов в дверь позвонили. Карен хотела заплатить, но Тайлер воспротивился. («Ты ведь не будешь её есть». «Но это ведь я тебя на ужин пригласила».) Она отнесла коробку на кухню и поставила её сверху на плиту. Потом она нашла Тайлеру тарелку, и он выудил себе дымящийся ломтик. Сырные нити он оборвал пальцами. Начинка — пепперони, лук и бекон — выглядела роскошно декадентской — краешки кружочков пепперони приподнимались, образовывая маленькие искусственные озерца масла; полоски хрустящего бекона пересекали плоскую Землю из сыра; уголки концентрических полукружий лука потемнели почти до черноты.

Она выглядела сказочно, но…

Но совершенно не пахла. Обонятельные сенсоры, которыми меня снабдили, были настроены исключительно на задачи, связанные с безопасностью: запахи протекающего газа, горящего дерева… Мясо, лук, томатный соус, тёплое тесто основы — ничто из этого для меня не пахло.

Но не для Тайлера. Я уверен, что он не собирался нас дразнить, но я видел, как он сделал глубочайший вдох, вбирая в себя эти восхитительные ароматы — а в том, что они восхитительны, я был абсолютно уверен. На его лице отразилось предвкушение, а потом он вцепился в ломтик зубами, и его лицо исказила гримаса, говорящая о том, что он обжёг себе нёбо.

— Ну как? — спросил я.

— Ммммффф… — Он сделал паузу, чтобы проглотить. — Весьма неплохо.

Это была отрада для желудка — но, с другой стороны, при наличии легкодоступных средств для растворения артериальных бляшек, и других, предотвращающих накопление жира, это не было каким-то запредельным чревоугодием… для него. Для меня же это было нечто, утраченное навсегда.

Хотя нет, не навсегда. Сугияма сказал, что эта модель тела — последний писк лишь сегодняшних технологий. Его можно неограниченно совершенствовать. Со временем…

Когда-нибудь…

Я смотрел, как Тайлер ест.

Когда Тайлер ушёл, мы с Карен сели рядышком на диване в гостиной.

— Ну, что ты думаешь о Тайлере? — спросила Карен.

— Я ему не понравился, — ответил я.

— Какому же ребёнку нравится мужчина, с которым встречается его мать.

— Полагаю, так, но… — я замолчал, но потом продолжил: — Нет, мне не на что жаловаться. По крайней мере, он более склонен примириться с твоим мнемосканом, чем моя мать с моим — да и друзья тоже.

Она спросила, что я имею в виду, и я рассказал о своём катастрофическом визите в дом матери. Карен очень мне сочувствовала; в продолжение всего рассказа держала меня за руку. Но, полагаю, я был не в лучшем настроении, потому что не заметил, как мы начали спорить — а я ненавижу, терпеть не могу с кем-то спорить. Но Карен сказала:

— На самом деле неважно, что думает твоя мать.

И я огрызнулся:

— Ещё как важно. Ты можешь себе представить, как это для неё трудно? Она выносила меня. Родила. Кормила грудью. Только всё это она делала не для этого меня.

— Я и сама мать, — сказала Карен, — и я делала всё это для Тайлера.

— Нет, не ты, — ответил я. — Другая Карен это делала.

— Ну, да, чисто технически, но…

— Не «чисто технически». Это не мелкое буквоедство. Как же я устал от всего этого — от того, что на меня всё время пялятся, что относятся как к какой-то вещи . И, возможно, они правы. Чёрт возьми, даже моя собака меня не признала.

— Твоя собака ничего не понимает; на то она и собака. А твоя мать и твои друзья неправы. Они просто глупцы.

— Они не глупцы. Не называй их так.

— Ну, их отношение к тебе несомненно глупое. Я так понимаю, все эти люди моложе меня. Если уж я смогла уложить это у себя в голове, то они-то всяко должны были, так что…

— Почему? Потому что ты так говоришь? — М-да, у меня и вправду было отвратное настроение. — Потому что великая писательница написала бы для этой истории счастливый конец?

Карен отпустила мою руку и после небольшой паузы сказала:

— Нет, не поэтому. А потому, что люди должны быть более понимающими. Подумай, к примеру, о том, сколько мы потратили денег. Если бы они…

— Какая разница, сколько это стоило? Ты не можешь деньгами заставить других признать тебя.

— Нет, конечно, не можешь, но…

— И ты не можешь заставить людей думать о тебе то, чего тебе хочется, чтобы они о тебе думали.

Я был уверен, что Карен начинает злиться, хотя обычные физиологические признаки — покраснение лица, изменение тембра голоса — отсутствовали.