Татьяна Тарасова - Седьмая невеста

Опечаленный Кумбар до самого полудня принимал сановников, почти не надеясь узнать от них нечто полезное. Всем известно, что эти твари только и делают, что едят да спят. Но и на слуг сайгад не слишком рассчитывал, по опыту зная, что они больше придумывают, чем видят в действительности. Жаль, что Аршак уехал прошлым вечером в Султанапур. Он сумел бы разобраться в происшедшем наверняка лучше старого солдата.

А к вечеру весь дворец уже кипел и бурлил. Слухи - этот страшный враг любого общежития - разносились с необыкновенной скоростью от одного к другому, а от другого к третьему; по дороге разрастаясь, они в мгновение взлетали к последним этажам дворца, и так же мгновенно возвращались, уже видоизмененные до неузнаваемости. Кумбар то и дело слышал о шайке бандитов, о пиратах, чей корабль потерпел крушение у берегов Шудура и потому они занялись разбоем на суше, а именно - во дворце самого Хафиза Агранского. Жуткая история про демона из подземелья, родившаяся в чьей-то больной голове в сумерки, затмила все прочие версии, всколыхнув все этажи, и чуть не доведя до припадка бешенства сайгада: только-только с помощью аккерийца он избавился от одной болезни, а ему уже предлагают другую! В конце концов, голова его не железная! Потому он благосклонно принял более простую версию, предложенную поваренком - Алму удавил Черный Всадник, жуткий бандит, монстр, кочующий по Аграну на могучем вороном коне. Кумбар не стал напоминать мальчишке, что Черного Всадника - великана высотою почти в полтора человеческих роста - довольно трудно не заметить даже бестолковым бездельникам из дворцовой стражи, к тому же в городе он никогда не появлялся, а если б и появился, о том сразу стало бы известно всем.

История с Алмой осложнялась тем, что Хафиз, неудовлетворенный и от того расстроенный, заперся в своих покоях и приказал наружной страже никого к нему не впускать. Какие мысли могли бродить сейчас в его голове? Какое решение мог принять он, не обладающий ни умом, ни хитростью? Кумбар опасался не гнева владыки, но его повелений, кои прежде так часто ему приходилось оспаривать вместе с Аршаком, искусно поворачивая разговор так, что Хафизу казалось, будто это он придумал новое решение сложного вопроса. Нынче только этого ему и не хватало. Был бы Аршак...

При мысли о том, что убийца, возможно, бродит сейчас по дворцу, а то и распускает вместе с другими нелепые слухи, сайгад бледнел и покрывался холодным потом. Но что делать? Как найти преступника среди сотни сановников и слуг? Не написано же, в самом деле, на его роже: я убил, хватайте меня все!

Перед полуночью в глазах Кумбара двоились и троились допрашиваемые, виски ломило, а в голове грохотал молот. Отослав всех, он побрел, шатаясь, в свою уютную комнатку, и там вскоре уснул. В отличие от несчастной Алмы ему виделись сны, в которых потоками лилась кровь, падали зарезанные и задушенные красавицы, а над ними, оскалившись, безумно хохотал Черный Всадник.

*

На удивление за весь разговор Дигон выпил мало, всего пару кувшинов пива. Прежде Кумбар не видел его таким хмурым, но прежде и не убивали его любимую девушку. Сайгад морщился от жалости, глядя в потемневшие синие глаза аккерийца. Он отлично представлял себе ту боль, рвущую душу, которая, вероятно, мучила сейчас аккерийца.

Старый солдат ошибался. Дигона не мучила боль, и ничто не рвало его душу. Тяжелая и темная злоба, охватившая его всего, заменила все прочие чувства; он не мог переварить её, как желудок не мог переварить булыжник; не ярость, что ослепляет и наносит удар прежде, чем нанесет его противник, но именно злоба, наоборот прояснившая взгляд и мысли. То же он чувствовал, когда погибла Мангельда, но тогда его злоба была направлена на самое себя, ибо именно он с бравадой молодости вызвался проводить девочку до Желтого острова и помочь ей отобрать вечно зеленую ветвь маттенсаи у Гориллы Грина, а потом напился подобно асгардскому богу Быку и уснул - без чувств, словно мертвый. Словно... Потому что он-то наутро пробудился, а вот Мангельда нет...

Дигон видел сейчас Кумбара особенно отчетливо, видел его добрые, блеклые, и, он только теперь заметил, близорукие глаза, глядевшие на него с опаской и с сочувствием. Реакция аккерийца на сие последнее всегда бывала одинаковой - он раздражался и готов был выразить раздражение действием; теперь же он лишь передернул плечами, отвернулся. Расчетливый мозг его не тратил время на воспоминания о погибшей Алме - он уже искал её убийцу.

- Если б я знал, кто мог это сделать, - тихо произнес сайгад, словно прочитав мысли аккерийца, - сам задушил бы ублюдка. Такая девушка... Лучшая из лучших...

Но аккериец не склонен был разделять с Кумбаром переживания.

- Ты слышал про Озаренных? - буркнул он, припадая губами к узкому горлу кувшина.

- Нет, - удивленно помотал головой сайгад.

- Это такие парни... Тор, я и сам мало что знаю про них. Живут они в горах на границе Стигии и Аграна. Я там не был, но мне рассказывал один... один мудрец, путешественник... Там что-то вроде храма, а при нем деревня большинство жителей стигийцы, но есть и тайцы, и Агранцы, и эвилонцы... Бог у них - Умбадо, козел с петушиным гребнем и человеческими пальцами вместо копыт. Гнусный ублюдок...

- Погоди, Дигон, - сайгад, до сих пор слушавший с недоумением, наконец решился проявить недовольство. - При чем тут этот козел и... и Озаренные? Ты забыл про Алму?

- Прах и пепел! Я ничего не забыл! И если ты помолчишь немного, то все поймешь!

Вспышка аккерийца, неожиданно яростная, удивила Кумбара, но более возражать он не стал, мысленно поблагодарив судьбу за то, что Дигон не служил под его началом - стычка была бы неизбежна, и чем могла она закончиться, ведомо одним богам. Он не понимал, что и до сих пор Дигон сдерживал себя с трудом, выговаривая слова тихо, медленно и четко; взрывная натура его вовсе не предполагала спокойного высиживания в кабаке в то время, как убийца его подруги разгуливал на свободе. Но сейчас, наученный опытом (иной раз горьким), он знал, что торопливость хороша далеко не всегда и не во всем. Сила его никуда от него не денется, а потому сначала надо подумать, как лучше сей силой воспользоваться, а главное - против кого её направить.

Не часто удавалось Дигону провести в жизнь эту умную мысль, но теперь удалось. Потому он загнал глубоко внутрь всю ярость, вдруг плеснувшую на поверхность, и вновь стал мрачен, но спокоен и рассудителен.

- Слушай, сайгад. То, что я говорю, ты потом должен будешь повторить - не мне, Хафизу...

- Что? - поперхнулся Кумбар, но, увидев глаза аккерийца, из синих ставших вдруг фиолетовыми, умолк, кивнул согласно и жестом просил продолжать.

- Вторую половину каждого дня Озаренные проводят в молитве Умбадо. Они ни о чем не просят его, только восхваляют да ещё рассказывают ему о себе - что делали нынче, о чем думали, о чем беседовали и с кем. По миновании двух лун они приносят в жертву Умбадо младенца, родившегося за это время, на ночь зажигают огромный, высотой в дом костер, и расходятся по домам. Теперь несколько недель они вовсе не будут молиться. И тут-то слушай внимательно, приятель! - начинается самое интересное. Все, что хотели узнать Озаренные (помнишь, они рассказывали Умбадо, о чем думали), открывается им на протяжении следующей луны.