Татьяна Тарасова - Седьмая невеста

Тут Дигон замолчал и вопросительно посмотрел на сайгада.

- Ну? - пожал плечами старый солдат. - А зачем это Хафизу?

- Тор... Только Озаренный сможет найти убийцу!

- Тор... - машинально пробормотал сайгад. - Тор! Отлично придумано, парень! А как вытащить Озаренного из деревни?

- Не надо никого вытаскивать. Я и есть Озаренный.

- Ты-ы-ы? - изумлению Кумбара не было предела. За миг взгляд его, обращенный на аккерийца, исполнился ещё большего уважения чем прежде. Кажется, он даже дополнился благоговением.

- Тьфу! - в сердцах сплюнул аккериец. - Конечно, я не Озаренный. Или ты можешь представить меня молящимся?

Несмотря на некоторое разочарование Кумбар ухмыльнулся, и в самом деле попытавшись представить молящегося Дигона.

- Ну вот, - правильно отреагировал на его усмешку Дигон. - Я должен попасть во дворец как Озаренный, понял? А дальше уже мое дело. Я точно знаю, что Алму прикончил кто-то из вашей шушары. Больше некому. Клянусь Тором, я найду его. Найду и...

Синие глаза аккерийца вдруг отразили такую дикую первобытную ярость, что сайгад невольно покрылся мурашками.

- Э-э-э... Я все понял, Дигон. Ты это хорошо придумал, - вяло забормотал он, пока ещё не слишком вникая в смысл плана приятеля. - Я расскажу владыке. Завтра же...

- Сегодня, - решительно мотнул головой Дигон. - А завтра я уже должен быть во дворце.

Он допил остатки пива из кувшина, махнул рукой Кумбару, и вышел из "Слез бедняжки Манхи", с присущей ему деликатностью позволив сайгаду снова оплатить счет.

Глава 4.

Новый чудесный день пришел в Шудур. Яркое солнце повисло в чистом голубом небе, и стайки белых легких облачков медленно плыли под ним. Южный ветерок, такой слабый, что казался скорее случайным сквозняком, обдувал загорелые лица Шудурцев, кои, вопреки ожиданию, были сумрачны и торжественно строги.

Именно так подействовали на жителей великого и славного города слухи, просочившиеся накануне из дворца Хафиза Агранского. Справедливо считая, что Шудур, а не жалкий Султанапур, и уж тем более не Хоарезм, есть истинная звезда Аграна, этой огромной империи, что, в свою очередь, является настоящей жемчужиной всего мира, они испили до дна всю чашу позора, узнав, что в самом императорском дворце злоумышленник осмелился совершить преступление, и какое! Он посягнул на священную жизнь невесты Хафиза Великолепного! Разве возможно вынести сей позор честному гражданину?

Потому и окрасился чудесный солнечный день в черный цвет - цвет траура. Шудурцы скорбели об утраченной чести своей, ничуть не сомневаясь, что и в их прекрасном городе найдется змея, которая выдаст их страшную тайну чужеземцам. Впрочем, немало чужеземцев уже сейчас, как и в любой другой день, бродило по улицам города, так что никакой тайны уже не существовало. Ее не существовало с самого начала, когда возле тела убиенной Алмы стояла толпа придворных, и среди них юный скрипач-эвилонец, бродяга, повидавший весь свет, и наверняка не имеющий намерения остаться навсегда в Шудуре. Он один мог разнести позорную весть по миру, что уж говорить о прочих...

В тавернах и лавках, на улицах и базарах, в бедных домах и богатых, говорили нынче о том, что произошло во дворце. И снова люди выдвигали всевозможные версии, клеймили убийцу, сетовали на жизнь, полную опасностей в нелегкое это время, и все как один сходились на том, что позор всему Аграну принесет не столько само преступление, сколько забвение его - из этого следовало, что необходимо найти злоумышленника, продемонстрировать его всему миру, а затем и казнить, не особенно милосердствуя.

А потому, узнав о появлении во дворце одного из Озаренных, призванного раскрыть тайну убийства, честные Шудурцы воспряли духом, просветлели лицами, и без счета воздавали хвалу Тарику и пророку его Халиму за удачное решение проблемы.

Люди, имевшие счастье лицезреть Озаренного собственными глазами, описывали его по-разному. Одни считали, что он высок и аскетично тощ, а под длинной хламидой на боку его ясно вырисовываются очертания огромной секиры; другие говорили, что он низок и толст, голову имеет круглую и лысую, голосом обладает писклявым, и при этом довольно угрюм - эти, без сомнения, приняли за Озаренного евнуха Бандурина, тут же были осмеяны и отправлены прочь; третьи толковали об исполине с длинной седой бородой и седыми же усами, но волосом на голове черным, с глазами синими и удивительно юными, с плечами широкими и руками крепкими, и вообще, как считали эти самые третьи, Озаренный очень напоминал с виду Дигона-аккерийца, наемника армии Хафиза Агранского, широко известного в городе буйным, но справедливым нравом своим, необузданной дикой силою да любовью к вину и к женщинам.

Надо сказать, что последние, безусловно, были совершенно правы, ибо в роли Озаренного выступал ни кто иной как аккериец собственной персоной. Маскарад был противен ему, но другой возможности попасть во дворец, а главное - по распоряжению самого императора спрашивать, смотреть и даже пытать с полным на то правом, у него не было. Пришлось привыкать к приклеенным усам и бороде, мириться с тем, что кожа под ними сильно чесалась, и учиться говорить степенно, когда так и хотелось зарычать и поклясться Тором. Впрочем, раз увидев в зеркале свое новое отражение, Дигон неожиданно для себя самого остался вполне доволен. Озорная молодость все ещё играла в его жилах - да и то сказать, ему недавно исполнился двадцать один год, каковую цифру лишь он один в Шудуре считал возрастом зрелого, уже склонного к мудрым морщинам мужа; приключение сие ничем не походило на прежние - ни сила его, ни ловкость, ни прочие умения, свойственные воину, в данном случае, кажется, не требовались. А в общем, они и так не требовались. Ни войны, ни междоусобицы ныне не тревожили мира могущественного государства, так что жизнь наемника была порядком скучна, и в глубине души, несмотря на печальный повод, аккериец был рад возможности поразмяться, показать, на что способен бывший пелаварский вор. Опыт, приобретенный им в этом городе, в воровском квартале Пустынька, уже не раз выручал его, так пусть же выручит и теперь.

Спустя всего половину дня он понял, что усы и борода ещё не самое тяжелое испытание для его выдержки. От благоговейных взглядов придворных ему становилось поистине тошно, а раболепные заискивания потенциальных подозреваемых заставляли его сжимать под хламидой кулаки и скрипеть зубами, что пугало окружающих до полусмерти. Таинственный Озаренный, ступивший на территорию дворца, мгновенно стал самой известной фигурой: о нем говорили, о нем спорили, обсуждали его одежду, походку, взгляд и нрав, стремились, и в то же время опасались попасться ему на глаза. Каждый искренно верил в то, что пришелец сумеет разгадать загадку, но втайне каждый боялся, что преступником окажется именно он.