Татьяна Тарасова - Седьмая невеста

- И еще... - вдруг обернулся к нему Дигон. - Я не буду переодеваться в Озаренного! Ты понял?

*

Всю дорогу аккериец упорно молчал, не оглядываясь на семенящего за ним сайгада и не обращая внимания на его тяжелые вздохи и стоны. Точка звезды лениво плыла впереди, словно указывая путь; черная прохладная высь, бесстрастная как старый палач, взирала на трепещущую во сне землю сквозь призму невидимых сейчас облаков. Луна так и не показала свой бледный лик, и потому каждая ночь представлялась вечной.

В совершенной тишине ночного города спутники подошли к высоким воротам дворца. Великолепный императорский сад, воспетый в сотнях баллад, легенд и од, и во мраке поражал красотою: искусно освещенный фонарями, что мерно, с тихим скрипом покачивались на длинных шеях, он казался волшебным так велики и гладки были плоды, так стройны стволы и так густы ветви. Все цвета и оттенки мира сложились здесь в один, божественно прекрасный ковер, на который даже солнце смотрело с восхищением и завистью.

Пропустив вперед Кумбара Дигон прошел за ним через сад к ступеням белого с серебряными прожилками мрамора, ведущим во дворец. Ночные стражи, не смыкающие суровых настороженных глаз, увидев сайгада, почтительно отступили в стороны, освобождая проход.

Отворились тяжелые, в золотых завитушках двери, и Дигон ступил в огромную пышную залу, во всех четырех углах которой в высоких изящных треногах горел огонь. Красные блики бегали по стенам, зловеще посверкивая в глазах императорских предков - картины в золоченых рамах висели в ряд, и среди надменных лиц венценосцев и их жен аккериец узрел нынешнего владыку Хафиза, такого же скучного и напыщенного как в жизни. Насмешливо поклонившись его портрету Дигон в два прыжка догнал Кумбара, достигшего уже второго этажа, и дальше пошел рядом с ним по длинному коридору; ноги утопали в толстом мягком ковре и у аккерийца сразу мелькнула мысль, что убийце нетрудно было пройти к покоям Алмы, а потом и Хализы бесшумно. С неудовольствием отметил он и отсутствие стражи здесь: они миновали уже третий поворот, но так и не встретили ни одного охранника. Учитывая то, что во дворце произошло два убийства подряд - а это уже вряд ли можно назвать случайностью - подобная беспечность казалась по меньшей мере странной, и в этом Дигон видел вину сайгада. Он распоряжался всеми службами во дворце, он ведал каждым шагом каждого слуги, начиная от личного виночерпия Хафиза и кончая последним поваренком, ему поверяли свои тайны, ему доносили чужие, а также сплетни и наветы, так что аккериец одарил профиль старого солдата презрительным взглядом и тут же резко остановился, ткнувшись грудью в его плечо.

- Вот! - объявил Кумбар торжественным шепотом. - Самая дальняя комната дворца. Я велел приготовить её для тебя... Входи.

- Ты знал, что я соглашусь? - подозрительно спросил Дигон.

- Верил... Надеялся... - сайгад легонько подтолкнул аккерийца к двери, а сам, словно боясь, что Дигон передумает, шагнул назад и быстро исчез за поворотом - только серебряный галун, коим обшита была его щегольская куртка, блеснул будто вспорхнувший светлячок в полумраке коридора.

Оглядев свое временное жилище, аккериец удовлетворенно хмыкнул. Широкое ложе в углу, покрытое толстым, в два его пальца жестким ковром то, что надо, Дигон терпеть не мог мягкие пуховые подушки, в которых утопает и расслабляется тело; тренога с неглубокой тарелкой, похожая на те, какие он видел внизу, только низкая - в ней потрескивал огонь, лениво пожирая мелкие угли; огромное кресло, точно под стать ему, а рядом приземистый столик с круглой крышкой - вот и все убранство комнаты. По всей видимости, сайгад неплохо изучил привычки и пристрастия аккерийца: ни излишней пышности, ни излишней скромности, самое необходимое для жизни и удобства, а больше Дигону ничего не нужно.

С особенной приязнью северянин посмотрел на поверхность столика, уставленную бутылями разных видов и, наверняка, с разными сортами вин. На узком длинном блюде покоилась аккуратно нарезанная толстыми ломтями холодная свинина, издававшая чудесный нежный аромат; под золотой крышкой Дигон нашел большой кусок свежего хлеба; довершала это великолепие драгоценная чаша на тонкой ножке, сделанная из серебра и украшенная самоцветами - предполагалось, что из этой чаши гость будет вкушать напитки. Прикрыв за собой дверь, гость незамедлительно уселся в кресло, открыл три бутыли одну за другой, и принялся с превеликим удовольствием вкушать напитки, жалея о том лишь, что у него не три глотки.

Розовое офирское оказалось превосходным - терпким, чуть сладковатым, но некрепким, и его аккериец оставил до утра. Красное бритунское понравилось ему более крепостью, нежели вкусом: слишком вязким было оно, склеивало губы, чего Дигон не выносил. Попробовав третье вино, он решил остановиться сейчас на нем. Белое калосское, прозрачное как тайский хрусталь, мгновенно охватывало грудь приятным жаром, а вкусом могло поспорить с лучшими винами пелаварских дворян - в свое время Дигон пивал их немало, и ему всегда хотелось еще, но одна бутыль такого напитка стоила в несколько раз дороже, чем десяток бутылей обычного, кислого и крепкого вина, так что приходилось выбирать: количество или качество. Дигон всегда выбирал количество.

Опустошив сосуд с калосским и откупорив следующую бутыль с ним же, он вновь вернулся мыслями к убийству Алмы. Кумбар сказал, что погибла ещё одна невеста владыки... Как ее... Хализа. На этот раз убийца не стал использовать шелковый шнурок - просто всадил кинжал в грудь девочки, даже не удосужившись вынуть его потом и выбросить. А может, такие кинжалы носит половина дворцовых обитателей и он не боится, что его смогут узнать по оружию? Нет, Дигон решительно ничего не понимал в этой темной истории. Допив вторую бутыль, он стал понимать ещё меньше. А когда показалось дно третьей, мысли в голове совсем перепутались. То ему казалось, Кумбар крадется по коридору с клинком в руке, озираясь и пуская слюни, как тот скопец... То виделся сам Хафиз, достающий из-под ковра кинжал, обагренный кровью, и целующий его с безумным смехом... А вот тот же Хафиз выуживает из глубокого кармана халата шелковый шнурок... Дикий блеск глаз, трясущиеся руки...

Дигон зевнул. Единственно верная на данный момент мысль проскользнула и пропала было, но он успел ухватить её за крыло: спать. Надо спать. Пройдет ночь, наступит новый день, и тогда - тогда все фантазии растворятся и обретут свое истинное название - бред; тогда тайное в панической попытке скрыться от дневного света, проясняющего ложь, может ненароком выдать себя; тогда... Рот аккерийца снова раскрылся в длинном зевке, но на половине его захлопнулся - с неимоверными усилиями Дигон заставил себя подняться, с закрытыми уже глазами сделать шаг к тахте... Через мгновение он уже был далеко-далеко, в стране сновидений и мрака, но и там ему сейчас было совсем неплохо.