Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

Сам испуганный последствиями своей затеи, юный Каддльс целых два дня и две ночи не показывался домой.

Вернулся он только тогда, когда уже не в силах был бороться с голодом и выдержал такую бурю упреков и брани, которая гораздо более соответствовала его размерам, чем что-либо другое, выпавшее на его долю в родном гнезде.

Тотчас же после этого происшествия леди Уондершут, озабоченная примерным наказанием виновного, издала указ.

Впервые указ этот был сообщен ее дворецкому, и так внезапно, что последний даже подскочил от неожиданности. Он убирал тарелки после завтрака, а она смотрела в окно, выходящее на террасу, с которой кормили оленей.

— Джоббет! — сказала вдруг ее милость повелительным тоном. — Этому малому пора самому зарабатывать себе на хлеб.

И она скоро доказала как Джоббету, так и всем прочим в поселке, не исключая самого Каддльса, что умеет настоять на своем.

— Дайте ему какую-нибудь работу, — сказала она викарию. — Труд есть предназначение мистера Каддльса.

— Так же, как и всякого человека, я полагаю, — подтвердил викарий.

— Вот и я всегда говорю то же. Праздность есть мать всех пороков, и дьявол найдет работу для праздных рук, если мы их не займем чем-нибудь. По крайней мере, во всем, что касается низших классов населения, я всегда держусь такого правила по отношению к младшим горничным. Ну, что мы заставим его делать?

Найти дело для юного Каддльса оказалось довольно затруднительным. Перебрали множество занятий и остановились пока на службе посыльного: Каддльсу поручено было разносить письма и телеграммы, когда требовалась особая скорость, а кроме того, он таскал и посылки в большом мешке, нарочно приспособленном для этого.

Каддльсу нравилось это занятие, на которое он смотрел как на игру, а Кинкль, управляющий леди Уондершут, видя, как легко он справляется с тяжелыми посылками, предложил поставить его на ломку известкового камня около Хиклиброу. Эта блестящая идея приведена была в исполнение и, по-видимому, окончательно решила этот трудный вопрос.

Каддльс стал работать в известковых ломках, сначала играя, как ребенок. Потом, привыкнув, он не хуже взрослого рабочего копал, колол, нагружал вагонетки, отвозил их куда следует, вообще чуть ли не один, собственными силами, разрабатывал отдельную каменоломню.

Говорят, что Кинкль сделал из него весьма полезного рабочего для леди Уондершут, и при том дарового, если не считать издержек на пропитание (что не мешало ее милости отзываться о Каддльсе как о гигантском паразите, живущем на ее иждивении).

В ту пору своей жизни Каддльс носил блузу, сделанную из мешка, кожаные панталоны и деревянные башмаки на железной подошве, а на голове — старую коническую соломенную покрышку с улья, но чаще ходил простоволосым.

Работал он легко, и нельзя сказать чтобы очень прилежно; по крайней мере, викарий один раз во время своей прогулки застал его сидящим в постыдной праздности и поджидающим свой завтрак, как будто бы так и следовало себя вести.

Завтрак этот состоял из каши, нагруженной в маленькую железнодорожную тележку, которую он сам привозил по рельсам на место работы и там же с жадностью пожирал. Иногда к каше прилагалось немного сахару.

По временам его заставали сосущим кусок каменной соли, той, что дается коровам, или уписывающим большой комок тех фиников, которые продаются в Лондоне с лотка. Он ел их целиком — с веточками и косточками. Наевшись, он отправлялся пить воду прямо из ручья, протекающего около сожженной фермы в Хиклиброу.

Последнее обстоятельство и дало новый повод к утечке «Пищи богов».

Должно быть, у Каддльса нередко губы были запачканы Гераклеофорбией, и она попала в воду, что сначала вызвало развитие гигантской растительности по берегам ручья, а потом появление гигантских лягушек, гигантской форели и, наконец, такого большого сазана, что ручей оказался для него слишком мелким.

На следующую весну к гигантской растительности по всей долине ручья и к гигантским рыбам прибавились такие громадные майские жуки, что леди Уондершут вынуждена была уехать на лето за границу.

Скоро, однако, Пища стала действовать на Каддльса иначе. Несмотря на скромное воспитание, данное ему викарием и направленное к тому, чтобы образовать из него хоть и гигантского, но все-таки покорного работника, он вдруг начал думать, интересоваться совсем не касающимися его вещами и задавать неподходящие вопросы. При переходе от отрочества к юношеству, он, видимо, выбился умственно из-под контроля викария. Как последний ни старался игнорировать такое неприятное для себя явление, он все же не мог его не чувствовать.

За источниками для размышлений молодого гиганта далеко ходить необходимости не было. Обычная человеческая жизнь шла вокруг него, как вокруг каждого из нас: смотри и думай. Но его положение, благодаря своей исключительности, более обычного возбуждало мыслительные его способности.

Молодой Каддльс скоро понял, что он такой же человек, как и прочие, а между тем многое, доступное этим прочим, для него навсегда закрыто. Игры с мальчиками своего возраста, школа, церковь, из которой лились такие чарующие звуки, хоровая песня в местном трактире, ярко освещенные комнаты замка, на которые он любовался через окно, общественные игры — крокет и лаун-теннис, — все эти формы общения между людьми были для него недоступны. А с наступлением периода возмужалости, наблюдая с особым интересом за проявлением любви, особого рода интимности между полами, играющей столь важную роль в жизни, он и совсем стал в тупик.

Однажды, в тихий воскресный вечер, в сумерках, в уединенной тенистой аллее Чизинг-Айбрайта, пользуясь тем, что их никто не видит, молодая чета вздумала понежничать немножко и поцеловаться. Тайна этого поцелуя, по их мнению, достаточно была охраняема полной безлюдностью аллеи в это время и двенадцатифутовыми заборами.

Как вдруг, к величайшему изумлению обоих участников нежной сцены, они невидимой силой были подняты кверху, и притом каждый отдельно.

Опомнившись несколько, они заметили у себя под мышками большой и указательный пальцы, а прямо перед своими раскрасневшимися и смущенными лицами ласковые черные глаза юного Каддльса.

— Почему вам нравится так делать? — спросил он.

Несчастные объекты наблюдения сначала онемели, конечно, но потом мужчина первый пришел в себя, вспомнил обязанности верного рыцаря и стал отчаянно браниться, угрожая Каддльсу местью закона, если он тотчас же не спустит их обратно на землю. Каддльс, вспомнив, должно быть, уроки викария, немедленно повиновался и не только с большой осторожностью поставил их опять на прежнее место, на даже сблизил их головы, чтобы они могли целоваться снова. Затем, посмотрев на них в нерешительности, исчез.