Герберт Уэллс - Пища богов (пер. Тан)

Больше двадцати миль, таким образом, поезд шел по местности, продолжавшей жить прежней жизнью, хотя тут же, почти рядом за холмами, лежала Чизинг-Айбрайтская долина, сплошь завоеванная гигантским будущим. Но вскоре гигантизм опять начал проявляться. Первым таким проявлением был новый мост в Тенбридже, перекинутый через широкое болото, образовавшееся вследствие того, что река была запружена гигантской растительностью, с которой никак не могли справиться. Затем опять пошло девятнадцатое столетие, а когда вдали, в тумане, показался Лондон, то следы гигантизма стали попадаться на каждом шагу.

В этом юго-восточном углу столицы, где жил Коссар со своими детьми, гигантизм пробивался в тысяче мест и тысячами способов, так что к нему уже стали привыкать. Благодаря медленности и постепенности его нашествия маленькая жизнь успевала приспособиться к соседству с гигантской, и обе друг другу не мешали. Но возвращенный к жизни гражданин был поражен, впервые и сразу увидав результаты этого нашествия: непривычные для его взгляда здания и приспособления; огромные, огороженные и дурно пахнущие склады каких-то невиданных бревен и сучьев, служивших топливом для гигантских машин на гигантских фабриках и верфях, около которых кучами стояли лондонские уличные мальчишки, глазея на работу гигантских колес и рычагов, особые дороги, проложенные для гигантских моторов и экипажей, дороги, мощеные толстой тканью из волокон гигантской конопли, высокие башни с паровыми сиренами, служившими для того, чтобы предупреждать жителей о появлении гигантских животных разного рода (такие же сирены стояли иногда и на колокольнях старых церквей), маленькие выкрашенные в красный цвет бараки для солдат, со стрельбищами в триста ярдов, на которых стрелки ежедневно практиковались в стрельбе из ружей, причем целью служили чучела гигантских крыс.

Со времен Скиннера эти крысы уже шесть раз появлялись из городских стоков юго-восточной части Лондона и сделались там столь же обычными гостями, как тигр в окрестностях Калькутты.

Брат обновленного гражданина купил в Сандлинге пачку газет, которую они просматривали по дороге. Новичку в жизни XX столетия пришлось убедиться, что газет теперь стало больше, чем прежде, но по размерам они сделались меньше, да и напечатаны совсем не тем шрифтом. А больше всего его удивило бесконечное количество рисунков, изображавших странные и никогда им не виданные вещи, притом и заглавия большинства статей звучали совсем для него не знакомо, точно были написаны на иностранном языке: «Новые законы по поводу „Пищи для рекламы“, „„Жирная Пища“ как общественное зло“, „Новая речь Катергама“.

— А кто такой этот Катергам? — спросил обновленный гражданин.

— Бравый малый, — отвечал брат.

— Политик, должно быть, какой-нибудь? А?

— Хочет перевернуть министерство. Задал он им всем жару!..

— Так, так, — сказал новичок, — должно быть, те, которых я знал — Чемберлен, Розберри и прочие — все уже… Господи боже мой. Что это такое?! — воскликнул он вдруг, глядя в окно и схватив брата за рукав.

— Это молодые Коссары.

— Господи! — воскликнул опять новоявленный гражданин, выронив из рук газеты и глядя в каком-то беспомощном изумлении на сцену, открывшуюся перед глазами.

Сквозь деревья виднелась гигантская человеческая фигура, по крайней мере, сорока футов ростом, стоявшая в свободной и красивой позе, широко расставив ноги и закинув назад правую руку, в которой держала большой мяч, очевидно, готовая его бросить. Фигура была одета в костюм, сделанный из плотной и тонкой металлической ткани, вроде кольчуги, и подпоясана широкой стальной портупеей или поясом, похожим на странного вида панцирь. На поясе висел большой мешок. Облитая солнечным светом, фигура блестела, как серебряная статуя гладиатора. Но рассмотреть ее подробнее никому не удалось, так как поезд шел быстро. Через несколько секунд из окна вагона можно было уже видеть в отдалении другую такую же фигуру, приготовившуюся ловить мяч. Огромное пространство за деревьями, к северу от Севенокса, очевидно, отведено было для жизни гигантов.

На одном из холмов, окаймляющих это пространство, виднелась высокая массивная стена, за которой стоял чудовищной величины дом в тяжелом египетском стиле, построенный Коссаром для своих детей, когда гигантская детская сослужила свою службу.

За домом находился такой же громадный и мрачный каменный сарай, из которого доносились сквозь окна необычной величины титанические удары молотом по раскаленному железу.

Не успели братья полюбоваться этой удивительной картиной, как внимание их было отвлечено полетом мяча, величиною с бочку, причем мяч этот попал прямо в руки второго гиганта.

— Поймал! — воскликнул новоявленный гражданин, едва переводя дух от удивления.

Зрители могли любоваться этой сценой всего в течение нескольких секунд, так как поезд нырнул в Чизельгертский туннель.

— Что же это такое! — воскликнул новичок, когда тьма охватила пассажиров вагона. — Да что же это такое? Ведь они выше любого дома!..

— Ну вот, они и есть молодые Коссары, — сказал его брат, — из-за них-то весь сыр-бор и разгорелся.

Выехав из туннеля, пассажиры увидели еще больше башен, еще больше красных бараков, а затем пошли уже загородные виллы, на решетках которых, на заборах, на столбах, вообще на всех видных местах запестрели всеми красками радуги знакомые уже новому гражданину афиши и различные объявления. Только на этих афишах чаще всего теперь попадались воззвания, касавшиеся гигантизма, и карикатуры на его проявления. Слова „Катергам“, „Жирная Пища“, „Пища для рекламы“, „Джек — убийца гигантов“ так и мозолили глаза проезжающим.

Младший из братьев, тот, который находился на свободе, придумал было великолепную вещь: отпраздновать освобождение своего брата обедом в хорошем ресторане, с музыкой и со всеми приманками большого света, а затем сводить его в театр, с тем чтобы вытравить из его памяти всякое воспоминание о тюрьме. Но именно с последней целью план этот был изменен. Пообедать пообедали, но вместо театра признано было более подходящим удовлетворить любопытство новоявленного гражданина относительно «Пищи богов» и переворота, произведенного ею в общественной жизни.

— Она у меня из ума нейдет, — говорил он, — не дает мне ни о чем думать.

— Ну, что ж, как хочешь, — отвечал брат, — это твой день, старина, можешь им распоряжаться. Пойдем, пожалуй, на массовый митинг в Народном Дворце.

В силу такого решения новоявленный гражданин очутился в давно не виданной им толпе, перед маленькой, ярко освещенной платформой, под которой на хорах стоял орган.