Любен Дилов - На поющей планете. (Сборник)

— Четыре месяца! Но не знаю, сколько выдержу. Ведь я пилот с межпланетными правами, и эта машина страшно действует мне на нервы. Если сбегу, то только из-за нее. Сейчас увидите, как нас будет швырять ветром, пока...

— Знаю, — женщина у него за спиной. — Не в первый раз летим. Бедные...

Она, приподнявшись, смотрела в иллюминатор и жалела кусты и деревья, которые в ужасе склонялись под плеском огромных, изломанных в суставах механических крыльев. Такого чувствительного к шумам мира человек пока не встречал больше нигде во всей Галактике. Если надеть сейчас наушники, услышишь многоголосый плаксивый писк. Нет, не услышишь — кабина изолирована от волнового излучения. Несмотря на неуклюжие с виду крылья, металлическая птица набирала высоту по стремительной спирали — так поднимается в воздух орел или альбатрос. Пилот спешил лечь на курс, чтобы продолжить разговор. Минут через пятнадцать, во время которых он слышал только мелодию женского голоса, не стараясь вникнуть в смысл слов, он довольно отряхнул руки:

— Готово!

Женщина засмеялась.

— Откуда у вас эта привычка?

— Какая привычка?

— А вот эта, — и она повторила его движения.

Пилот сконфузился, потому что она засмеялась еще веселее.

— Жорж, ты заметил? У мальчика рефлексы рук двухтысячелетней давности.

Жорж не спал, но глаз не открыл. На его лице лежала печать не только усталости, но и какой-то большой заботы. Пилот сказал чуть виновато:

— Лучше расскажите мне что-нибудь о вашем племени, если вы не очень устали! Я неинтересный объект для антрополога.

Она снова привстала и выглянула в иллюминатор.

— Вы включили автопилот? Хорошо, — женщина принялась шарить в огромной сумке с инструментами, стоявшей на полу рядом с ней. — Пододвиньтесь! Места мало, но попробуем.

Она вытащила портативный проекционный голограф, направила его на освобожденное пространство; ее пальцы ловко регулировали интенсивность лазера.

— Я вам покажу последнюю запись. Вы себе не представляете, какие они милые и нежные! Мы по сравнению с ними — допотопные чудовища.

— Вы понимаете все, что они говорят? — удивился пилот.

— Между собой они общаются при помощи пятисот или шестисот понятий, но остальное... Остального нам, наверное, никогда не узнать. Того, что они говорят растениям, животным, дождю и ветру. А они разговаривают с ними и все понимают, они понимают свою чудесную планету, а она — их, они не делают друг другу зла и...

— И поют друг другу песенки.

— Не шутите вещами, которых не знаете, — оборвала его она. — Стоит вашему уху немного привыкнуть к трансформатору, какой изумительный мир откроется перед вами! Мир чистых, гармонических эмоций! У нас эмоции препятствуют познанию, наш разум давным-давно с ними не в ладу, неизвестно почему. Такое единство эмоций и познания существует только в нашей музыке, иногда — в живописи и поэзии. Больше его не встретишь нигде. А здесь — оно на каждом шагу. И я очень сомневаюсь, что мы с нашим разумом в состоянии постигнуть Вселенную лучше их.

Пилот перестроился на серьезный лад.

— Вы говорите — растения, животные... Но ведь и на Земле посаженные человеком растения реагируют на наши добрые или злые помыслы, изменяя осмотическое давление? Что-нибудь в этом роде?

— Известное родовое сходство есть, но здесь...

Луч сверкнул у ее руки, и она поспешила отдернуть пальцы. Под носом у пилота затанцевали разноцветные блики. Он перешел к самой стене кабины, чтобы лучше различать фигуры, затем осторожно присел на пол рядом с кроватью. Посреди кабины, над креслом пилота, возникла картина в слишком ярких (фокусное расстояние было очень мало) красках. Какое-то подобие площади посреди селения, состоящего из самых примитивных хижин. Пилот не раз видел такие изображения во время куда более удачных и совершенных голографических демонстраций на базе. На прямой контакт с аборигенами он, как и весь обслуживающий персонал, не имел права.

Их было около ста тысяч, но они жили разобщенно, небольшими племенами, почти не имели связи друг с другом, хотя, видимо, все друг о друге знали. Питались они только плодами нескольких видов растений, которые в изобилии росли в джунглях, их отношения с не менее странными травоядными животными были равноправно дружескими. По первоначальным человеческим представлениям, они жили в каменном веке своей цивилизации, но были крайне миролюбивы и неактивны. Их приверженцы среди людей — а таких было немало — считали, однако, что за внешней пассивностью скрывается бесконечно богатая духовная жизнь, основанная на волновой гармонии и волновых взаимоотношениях со всем окружающим миром и даже с космосом. Венчик из шестидесяти ушек, красовавшихся на головах аборигенов, обладал чудовищной аналитической способностью принимать и передавать от одного до пятисот ультразвуковых импульсов в секунду. То же самое можно сказать и об их способности восприятия и передачи инфразвуков.

Осторожные эксперименты привели к результатам, которые поколебали самых закоренелых скептиков. Аборигенам давали прослушать запись ультразвуковых излучений звезд-пульсаров, и они, казалось, сразу же вступали с ними в разговор, как со старыми знакомыми. С радостным оживлением они включались и в беседу парочки влюбленных дельфинов, — как известно, дельфины разговаривают в амплитуде от шестнадцати до двухсот ультразвуковых импульсов в секунду. А механический ультразвук летучей мыши, гоняющейся за жертвой, испугал их. Пугали их и радиопередачи людей, поэтому исследователи планеты пользовались только лазерным телефоном, что сильно затрудняло работу.

— Что они делают сейчас? — спросил пилот.

Посреди кабины, в воздухе, на корточках, как жабы, сидело с сотню аборигенов. По строению тела из всех земных существ они больше всего напоминали именно лягушек: длинные ноги с широкими плоскими ступнями, короткие руки с широкими четырехпалыми ладонями, плоская голова без носа с двумя щелями, видимо, это были орган зрения и рот. Венчик из шестидесяти ушек делал их похожими на большие странные цветы с розово-оранжевыми лепестками. Тела их были покрыты короткой шерстью цвета сине-зеленых водораслей, мягкой и нежной, напоминающей кротовый мех,

— Слушают, — отвечала женщина-анторополог. — Это их утренний ритуал. Слушают пенье шабана.

— Кого?

— Шабана. Жреца. У людей древности на религиозной стадии развития тоже были жрецы. Нечто вроде духовных вождей. Других предводителей у них нет. Полная демократия.

В центре круга, привставая на широких плоских ступнях, размахивал короткими руками абориген, который отличался от остальных только тем, что на его узких плечах красовались две рубиново-красные ветки растения колитор. Это растение, яркие огоньки которого пламенели кое-где в джунглях, аборигены считали священным.