Любен Дилов - На поющей планете. (Сборник)

— Значит... он им поет? — спросил пилот недоверчиво, потому что дуговидный лягушачий рот жреца не открывался, и не было слышно ни звука. Он забыл, что рот служит аборигенам только для принятия пищи, и что его уши не воспринимают их сигналов. — И что он им поет?

Антрополог знала песню жреца наизусть:

— Он им говорит: вы умны и красивы, вы добры и полезны, вы любите всех и все.

— И только?

— И только. Шестьдесят раз повторяет одно и то же каждое утро, на рассвете. Но это — только лейтмотив музыкального произведения очень сложной тональности. Прямо целая симфония.

Пилот усмехнулся:

— Наверное, таким образом он заряжает их бодростью на весь день.

И обрадовался, узнав, что угадал. Жрец замолчал, и в ту минуту, когда он опустил руки, аборигены запрыгали, затанцевали, тела их изумрудно засияли, — очевидно, они умели выражать свои настроения и цветом шкуры. Венчик ушек из розово-оранжевого цвета спокойной любви стал рубиновым, как ветки колитора. Потом все исчезло. Женщина выключила голограф.

— А что еще делает жрец?

— Ничего, только поет. Утром и вечером. Но на закате он поет другое. Вечером он им говорит: Вы не были добры. Вы глупы и пакостливы. Вы — самые глупые и пакостливые создания на всей планете. И так шестьдесят раз. Наверное, число имеет какое-то магическое значение, связанное с устройством их слуховопередаточных органов. Этих органов тоже шестьдесят.

— Гм, не очень приятная колыбельная.

— Видимо, это самокритика, нечто вроде очищения. Но они каждый раз страдают. Ушной венчик бледнеет, шерсть тоже, она становится почти серой.

Пилот посмотрел на пульт управления, где успокоительно светились сигнальные огоньки, и сказал:

— А я опять вспомнил о вашем роботе. Зачем вы его оставили? Могут быть неприятности.

— Пришлось. Их жрец...

— Нела! Прошу тебя... — предостерегающе произнес муж, которого они считали спящим.

— А почему не сказать? Увидишь, он согласится, — прикрикнула на него женщина, наверное, соскучившаяся за шесть месяцев молчания по семейной ссоре. — Их жрец умер. То есть, вернее, мы его убили. По ошибке. Он все вертелся около нас, мы и экспериментировали больше всего с ним. Однажды добрался до лазерного ножа, мы и ахнуть не успели, как он попал под луч. Поражено было бедро, но эти создания так изнежены, — здесь ведь им ничто не угрожает! Он умер тут же, как цветок, — вы наверное, видели, как гибнет цветок под лазерным лучом?.. — Кроткие карие глаза женщины наполнились слезами. — Ничего нельзя было сделать. А как им объяснить? Что бы они о нас подумали? Что стало бы с нашей дружбой? Они ведь так нас полюбили, хотя мы для них ничего не сделали, только сидели, наблюдали за ними и тайком вели записи. Все остальное запрещено. Вы бы посмотрели, что с ними было, когда мы сказали, что на некоторое время покинем их! Они так побледнели, что стали почти прозрачными. Их песня превратилась в плач, какой раньше нам не удавалось записать ни у одного племени. А надо вам сказать, что их жрец не оставил после себя преемника. Никто другой не может выполнять его обязанности. Я же вам сказала: хотя по содержанию ритуальные песни крайне просты, по мелодике они посложнее наших модернистских симфоний. Когда жрец чувствует приближение смерти, он выбирает себе преемника из молодых и обучает его. Они очень точно угадывают приближение смерти, смерть наступает естественно, потому что врагов у них нет, — женщина детским жестом вытерла слезы, и в глазах ее блеснуло лукавство. — Ну, мы взяли его отличительные признаки, перекроили психоробота, вложили в него обе песни. Объяснили аборигенам, что звезды неожиданно позвали к себе жреца, а взамен прислали другого.

— Так у вас был психоробот? Да ведь с ними хлопот не оберешься, — обеспокоился пилот и вновь глянул на табло, словно проверяя, есть ли еще возможность вернуться.

— Мы отключили большинство его функций, при помощи которых он служил нам. Вы, наверное, знаете, что психороботы, с которыми мы, антопологи, работаем здесь, внешне являются копией аборигенов. На них мы моделировали поведение и духовную жизнь аборигенов, чтобы не слишом беспокоить их непосредственными исследованиями.

— Ну, и как, они его приняли?

— На записи, которую вы видели, роль жреца исполнял наш психоробот, — торжествующе воскликнула женщина.

Муж, по-видимому, не разделял ее торжества. Он сидел с открытыми глазами, но все так же озабоченно смотрел куда-то в пространство. Идея явно принадлежала ей, и была осуществлена по ее настоянию, несмотря на его возражения. «Слабак», — подумал пилот, но все же пожалел его и даже осторожно поддержал:

— Не знаю... по-моему, это вмешательство чистой воды. На базе наверняка не одобрят.

Красавица воинственно приподнялась с кровати:

— Если бы они по нашей вине остались без жреца, получилось бы еще большее вмешательство.

— Если бы вы их оставили, — с горячностью молодости выпалил пилот, —, они бы сами что-нибудь придумали. Отказались бы от жрецов или нашли бы новую форму. Вообще ускорили бы свою эволюцию.

Но женщина, как и все женщины, за словом в карман не лезла:

— Ускорение не всегда ведет к добру.

— Все-таки надо было посоветоваться.

— Как? Связь по лазеру в джунглях почти невозможна. А времени искать место, чтобы пеленговать ретранслятор, не было: вечером жрец должен петь свою песню.

Словно снимая с себя всякую ответственность, пилот встал и перешел за пульт. Сидя к ним спиной, он пошутил:

— Ну, что бы нам теперь спеть, разогнать скуку! Мы умны и красивы, мы добры и полезны, мы...

— Я хочу спать! — перебила его женщина. Смерив разочарованным взглядом его юношеские плечи, она поджала колени и утонула в кровати...

На базе их поступок не получил одобрения. Ученый совет заседал ровно полчаса и единодушно постановил немедленно вернуть антропологов в джунгли. Голографические кадры никого не успокоили, потому что поведение психороботов высшего типа контролировать трудно. Антропологам велели найти преемника для жреца и подготовить его, сколько бы времени на это ни ушло (в психоробота они просто вложили готовую запись ритуальных песен). Снабдили их запасами еды и всеми необходимыми материалами, дали пилота постарше — хотя метеорологический центр и в эту ночь не ждал инфразвуковых волн опасной интенсивности, — и орнитолет, взмахивая могучими крыльями, взмыл в звездное небо.

Пилот, гораздо более опытный, проделал расстояние в два раза быстрее. Они опустились на поляну за четыре часа до рассвета, так что антропологи с частью багажа прибыли к аборигенам как раз во время утреннего ритуала.

Аборигены, сидевшие кружком, не обернулись, хотя узнали их по шагам за целый километр. Антропологи оставили поклажу возле ближайшей хижины и стали дожидаться конца ритуала. Надели на уши трансформаторы, и светившееся в их карих глазах кроткое терпение тут же сменилось изумлением, которое перешло в беспокойство. Трансформаторы оглушили их какофонией звуков: они различили знакомую тревожную песню близких кустов и отдаленных деревьев, пронзительный писк — сигнал опасности, издаваемый травоподобным растением, что растет возле хижин. Растительность не могла так реагировать на их появление, она давно свыклась с их добронамеренным присутствием. Что бы это значило? Они уставились на автомат, выполняющий обязанности жреца. Он был неузнаваем. Все его тело было покрыто пламенеющими ветками колитора, в его песне звучали новые интонации, которые они различили только тогда, когда прослушали ее раз десять.