Светлана Тулина - Воображала

Конти открывает двери.

За ними — чернота.

Не холодная, сосущая чернота глубокого космоса — просто ночь. Тянет дымом. Двери выходят на пустырь, где-то далеко-далеко отсвет пожара.

Из темноты, пошатываясь, выходит Воображала. Ее лицо перемазано сажей и залито слезами, волосы в пепле, оранжевая рубашка порвана, на безупречных ранее брюках грязные разводы, коленки почти черные. Всхлипнув, она отбрасывает обгорелую книжку и бросается Конти на шею, повторяя сквозь слезы:

— Не хочу! Не хочу! Не хочу!..

Двери за ее спиной захлопываются, отсекая ночь и зарево, Воображала еще раз судорожно всхлипывает и повторяет уже тише:

— Не хочу, слышишь…

— … не хочу, понимаешь, совсем не хочу! Это же просто ужасно, когда человеку совсем не хочется возвращаться домой! — говорит трагическим тоном вечно ноющий сосед Конти в баре. В голосе его проскальзывают самодовольные нотки истинного мазохиста. Вздыхает, глядит на часы, меняется в лице. — Черт! Никогда бы не подумал… Как время-то летит… — Он торопливо сползает с табурета, торопливо допивает пиво, торопливо хлопает Конти по плечу, — А, была не была, все равно на всю жизнь тут не спрячешься!

Конти поднимает голову и смотрит, как он уходит — так же торопливо и недовольно, как и говорил.

Стакан Конти по-прежнему наполовину пуст. Лицо у него бледное, глаза затравленные…

На мосту теперь уже вся киногруппа — актеры, статисты, гаишники, — прилипла к перилам.

На проезжей части топчется, оставшись в одиночестве, ушастый трехглазый пришелец. Он моргает всеми глазами попеременно и растерянно щебечет. Он единственный здесь — настоящий (или ненастоящий, это смотря с какой точки зрения это дело разглядывать).

У перил — разноцветные личности, якобы роботы, странно одетые люди и деловитые парни в синих рабочих комбинезонах со съемочной аппаратурой. Некоторые из них истинные профи и продолжают снимать происходящее, стараясь поймать и запечатлеть как моно больше ярких обрывков эмоций толпы — настоящих, не сыгранных. Расталкивая людей, сквозь толпу быстро и уверенно пробирается опоздавший. Вот он раздвигает парочку каких-то разноцветнолицых и оказывается у самых перил.

Это Врач.

Воображала мягко соскакивает на узкий (в один кирпич) забор.

Словно спрыгнула она со ступеньки или низенького крылечка, а не с чудовищной высоты.

Мальчишка замер в паре шагов в нелепой позе и с отвисшей челюстью. Он грязен в той самой степени, в которой только и может быть грязен представитель молодого поколения, все утро проведший в раскопках среди строительного мусора. Воображала плавно выпрямляется, стряхнув с безукоризненно чистых белых брюк невидимую пылинку, и с сияющей улыбкой отвешивает мальчишке затрещину, от которой тот кубарем летит с забора. Воображала рыбкой ныряет следом, только мелькают в воздухе белые подошвы ее мокасин. Так прыгают в воду с невысокого трамплина, так она сама прыгнула с моста несколько секунд тому назад.

Над забором стремительно и с обманчивой плавностью проплывает жилой блок. Он просто огромен, и теперь, когда до него рукой подать, видно, что из него во все стороны торчат длинные, остро заточенные спицы арматуры, делая его похожим на утыканный иголками кусочек поролона. Он проплывает точно в том месте, где только что стоял мальчишка, с коротким и неприятным скрежетом чиркая нижней гранью по кирпичному забору…

Конти с банкой колы в одной руке и дипломатом в другой заходит в приемную перед своим кабинетом. Удивленно вздергивает брови — за столом секретарши пусто, зато у окна толпятся человек семь, на их восторженно-удивленные лица ложатся разноцветные отблески.

— В чем проблема, Женечка? — спрашивает он насмешливо, ставя дипломат на ее компьютер, предварительно убрав с него чашку кофе, — Опять митинг в защиту чего-то там или демонстрация против чего-то тут?

Женечка оборачивается, экзальтированно всплескивает ручками:

— Эдвард Николаевич, Эдвард Николаевич, там такая радуга!.. — и, видя его недоумение, добавляет восторженно — Она танцует!!!

Конти подходит к окну (перед ним вежливо расступаются) и меняется в лице.

— Женечка, меня до обеда не будет.

— Эдвард Николаевич, а как же…

Тяжко бухает дверь, обрывая испуганный женечкин писк.

На улице люди стоят, запрокинув головы, останавливаются машины, низко-низко, буквально руку протяни, танцует над запрокинутыми лицами северное сияние — такое, каким его рисуют в мультфильмах. С тихим шорохом срываются на асфальт разноцветные искры. И на всем — карнавально-праздничные световые переливы. Словно кто-то вдруг решил превратить весь город в дискотеку со светомузыкой, только забыл включить звук.

Конти единственный, кто бежит, лавируя между людьми и машинами. Он единственный, кто не смотрит вверх.

Еще из холла на первом этаже видно пробивающееся из-под двери комнаты Воображалы ослепительное сияние.

Конти одним прыжком взлетает по ступенькам, распахивает дверь — и слепящий свет заливает все вокруг. Он ярок настолько, что почти физически ощутим как давление, сквозь него почти ничего невозможно разглядеть, лишь крутятся разноцветные всполохи, проскакивают длинные молнии, вспениваются светящиеся вихри. Фигурка Воображалы смутно угадывается еще более ослепительным контуром у стены, вокруг нее закручиваются молнии — разноцветными бешеными спиралями.

Голос Конти, полный холодной ярости, перекрывает шипение и свист разрядов:

— Виктория Эдуардовна! Чем это Вы тут занимаетесь?!!

Интенсивность свечения резко падает, и теперь видно, что от Воображалы действительно остался один полупрозрачный силуэт, сквозь который отчетливо просматриваются обои. Больше всего она напоминает недодержанную очень контрастную фотографию, тени на которой проявились черными пятнами, без всяких там полутонов, а светлые места просто отсутствуют. Кажется, что стоит ей закрыть глаза — и она совсем исчезнет.

— Ой!.. — говорит она виновато и растерянно, и становится виден рот, черным провалом в окаймлении ярких губ, — Папка… Ты же должен был только завтра…

Голос ее еле слышен за треском электрических разрядов. Вихри раскручиваются в длинные световые ленты (среди цветов преобладают голубой и оранжевый), ленты сплетаются в полупрозрачный кокон, формируют фигуру. Некоторое время уже обретающая материальность Воображала еще сохраняет прозрачность, но световые ленты продолжают втягиваться в нее, их почти не осталось в комнате, и вместе с ними к ней возвращаются краски.

Становится заметно, что здесь она гораздо моложе, чем та, что была на мосту, и даже та, что кидалась снежками или читала книжку в гаремном саду вурдалаков. Ей лет семь, не больше, она лишь чуть младше даже той, что впервые увидела свое отражение в зеркале отеля.