Светлана Тулина - Воображала

Звук удара. Смех превращается в судорожный вдох. Очень спокойный и очень отчетливый голос врача:

— А вот это вообще не довод. Даже с военной… точки зрения…

Дядя Гена морщится опять. Короткая возня. Хрип. Звук упавшего тела…

Перед огромным зеркалом горят две такие же огромные свечи. Тягучая, вязкая музыка, между свечами смутно проступает отражение танцующей Анаис. Она теперь совсем не похожа на ребенка — фигурка вполне сформировавшаяся, — но и взрослую женщину она тоже напоминает мало. Скорее она похожа на девушку-эльфа, или ожившую статуэтку из черного стекла, изящную и хрупкую. Черная ткань, тугая и лаково блестящая, затягивает ее от лодыжек до подбородка, открыты лишь кисти рук и лицо. Лицо невозмутимо, улыбка чуть снисходительна. Руки словно живут своею собственной жизнью, они похожи на бледных ночных бабочек с яркими алыми точками по краям крыльев. У них свой танец, сложный и ритмичный.

Одна из свечей падает и гаснет. Анаис продолжает танцевать. В полумраке почти незаметна ее улыбка…

Лязг замка. Воображала поднимает голову (глаза бледно-желтые, клыки, оскал).

Двое в пятнистой форме швыряют на середину камеры врача. Рубашка на нем порвана и в пятнах, пиджака нет, лицо разбито в кровь. Он остается лежать почти неподвижно, только вяло переворачивается на живот и утыкается лицом в пол. От его пальцев и щеки на белом пластике пола остаются красноватые полосы.

Некоторое время Воображала просто смотрит на него, продолжая скалиться. Потом осторожно приближается, опускается на корточки.

Вид у нее озадаченный.

Разъяренный Конти влетает в комнату, потрясая флажками морского семафора (сигнал «следую своим курсом»):

— Твои выходки?!!

Воображала (ей лет десять, приблизительно как и в больнице) хмыкает смущенно, говорит с фальшивым энтузиазмом:

— Красивые, правда?!

— Ты мне идиоткой-то не прикидывайся, — говорит Конти уже спокойнее, — Зачем?

Воображала тут же переходит в атаку:

— А чего она сама?!!! Первая!!!

— Чего — «Она сама»?! — Конти снова начинает закипать, повышает голос, — Да ее не видно и не слышно! Она вообще по сравнению с тобой…

— А чего она молчит!!!

Пауза.

Конти открывает было рот, но ничего не говорит. Воображала бухтит потихоньку, осторожно выдержав приличествующую случаю паузу:

— Тоже мне… партизанка! Дочь Монтесумы!.. с ней, как с человеком, а она… — продолжает уже обычным голосом, смущенно и обиженно-обвиняюще одновременно, — Я думала — она обидится. А ей, представляешь, понравилось!..

Бункер. Сидя на корточках, Воображала вытирает кровь с лица врача мокрым платком. Врач открывает мутные глаза, некоторое время тупо смотрит прямо перед собой. Потом взгляд его приобретает осмысленность, глаза расширяются от ужаса. Он отшатывается от Воображалы, что-то бессвязно бормочет, быстро и неразборчиво. Воображала тянется положить ему на лоб мокрый платок, он отталкивает ее руку, уворачивается. Задыхается, хватает ртом воздух. Закрыв глаза и собравшись с силами, говорит отчетливо, словно выталкивая слово по слогам:

— Не-на-ви-жу…

Дежурная часть.

Открытая дверь в кабинет. В кабинете Михалыч запирает сейф, сгребает из ящиков стола в портфель разную канцелярскую мелочь. Выражение лица философское (как у кота, получившего от хозяев взбучку за то, что задавил амбарную крысу в хозяйской спальне). Проходящая по коридору секретарша задерживается у двери кабинета, спрашивает, качнув жиденькой папочкой:

— Это то, что не забрали гебешники. В архив?

Михалыч смотрит на легонькую папочку тяжелым взглядом. Вытягивает губы трубочкой. Говорит задумчиво:

— Оставь пока.

Подошедший лейтенант садится на край стола, пальцем толкает положенную секретаршей папку, говорит осуждающе:

— Тебе что, больше всех надо?

Михалыч молча жмет плечом. Сует папочку в портфель, защелкивает замок.

— Дело закрыто. Да и вообще — не наше оно, это дело-то, гебешники забрали, сам же видел…

Михалыч не отвечает, молча запирает стол, оглядывает кабинет — не забыл ли чего. Лейтенант смотрит насмешливо:

— Эх, старшина, старшина, никогда ты не будешь майором! Мало тебе, что на месяц к патрулю прикрепили, так ты опять нарываешься!..

Конти (осторожно, но с легкой угрозой):

— Опять твои штучки?

Воображала (ей лет девять) кричит скандально, с надрывом:

— Да при чем тут я?!! Я ее и пальцем!!! Да я вообще!!!..

— Ладно-ладно, знаю я, как ты можешь «вообще»… — Конти мнется, потом все-таки спрашивает, хотя и неуверенно:

— А… тогда… Ну, в самом начале… когда ты ее делала… Ты не могла случайно, а? Нет, не нарочно, что ты, просто, понимаешь, случайно что-нибудь не так соединила… Человеческий организм — штука сложная, а ты-то тогда еще совсем мелкая была…

Воображала с видом оскорбленного достоинства скрещивает руки на груди. Молчит. Через гордо выпяченную грудь натянуто три флажка — знака семафорной азбуки «следую своим курсом».

По холлу проходит Анаис (ей три года). Походка уверенная, на ребенка она уже похожа мало — черные чулочки, алые туфельки, черные нитяные перчатки. Очень аккуратное каре, ярко-алые губы. На Конти и Воображалу, которые, замолчав, провожают ее взглядом, она не обращает внимания. Но на верху лестницы оборачивается через плечо. Быстрый взгляд, легкая полуулыбочка.

— Можно подумать, — бормочет Воображала, обращаясь к стенке, но так, чтобы Конти слышал, — Что мне здесь доверяют! Можно подумать, что со мной здесь хоть кто-нибудь считается! Можно подумать, что мое мнение для вас хоть что-нибудь, да значит!.. Можно подумать, я не знаю, что тут некоторые таскали кое-кого по врачам уже полгода, а меня спросить соизволили только сейчас!..

Флажки трепещут на натянутом от плеча к плечу тросике, словно от ветра. Конти вздыхает, говорит виновато:

— Ладно бы — просто не говорила… Но ведь она и не плачет даже!.. дети всегда кричат, пока маленькие, это нормально. Им так положено. А она — ни разу…

Воображала непримиримо вскидывает подбородок:

— Ну, один-то раз она орала, и еще как! Так что ничего я тогда не напортачила, все по высшему классу, до последней клеточки!..

— Но почему же она тогда молчит?!

Воображала фыркает. Чеканит с ехидной мстительностью:

— Вот у нее и спроси!..

Лежащий на белом полу врач судорожно вздыхает, разлепляет спекшиеся губы, не открывая глаз, просит:

— Пить…

В кадре появляется кружка-поильник с длинным носиком. Врач пьет, давясь и задыхаясь. Вода течет по лицу, глаза закрыты.

— Который час?