Елена Крюкова - Беллона

Советское государство никогда не было столь прочным и незыблемым, как теперь, на третьем году Отечественной войны. Уроки войны говорят о том, что советский строй оказался не только лучшей формой организации экономического и культурного подъема страны в годы мирного строительства, но и лучшей формой мобилизации всех сил народа на отпор врагу в военное время. Созданная двадцать шесть лет назад Советская власть в короткий исторический срок превратила нашу страну в несокрушимую крепость. Красная Армия из всех армий мира имеет наиболее прочный и надежный тыл.

В этом источник силы Советского Союза.

Нет сомнения в том, что Советское государство выйдет из войны сильным и еще более окрепшим. Немецкие захватчики разоряют и опустошают наши земли, стараясь подорвать мощь нашего государства. Наступление Красной Армии в еще большем, чем прежде, объеме раскрыло варварский, бандитский характер гитлеровской армии. Немцами истреблены в захваченных ими районах сотни тысяч наших мирных людей. Как средневековые варвары или орды Аттилы, немецкие злодеи вытаптывают поля, сжигают деревни и города, разрушают промышленные предприятия и культурные учреждения Злодеяния немцев говорят о слабости фашистских захватчиков, ибо так поступают только временщики, которые сами не верят в свою победу. И чем безнадежнее становится положение гитлеровцев, тем более они неистовствуют в своих зверствах и грабежах. Наш народ не простит этих преступлений немецким извергам. Мы заставим немецких преступников держать ответ за все их злодеяния!

В районах, где временно хозяйничали фашистские погромщики, нам предстоит возродить разрушенные города и села, промышленность, транспорт, сельское хозяйство, культурные учреждения, создать для советских людей, избавленных от фашистского рабства, нормальные условия жизни. Уже теперь полным ходом развернулась работа по восстановлению хозяйства и культуры в освобожденных от врага районах. Но это только начало Нам необходимо полностью ликвидировать последствия хозяйничанья немцев в районах, освобожденных от немецкой оккупации. Это большая общенародная задача. Мы можем и должны решить эту трудную задачу в короткий срок.

[елена померанская - ажыкмаа хертек]

Дорогая тетя Ажыкмаа!

Вчера, в одиннадцать вечера, умерла мама.

Ей было восемьдесят четыре года.

Она умерла тихо и спокойно, дома, в своей постели, я не отдала ее умирать в больницу. Она перед смертью так ласково посмотрела на меня. В жизни так не смотрела: с такой любовью, с таким теплом. Она всю себя перелила в глаза. И так странно, у нее лицо стало такое молодое, морщины разгладились, глаза сделались большие, бархатные, ласковые, просто как у девушки. Она сложила губы трубочкой, будто хотела весело свистнуть или сказать букву "У". И так вытянутыми держала губы. Я наклонилась к ней ниже. Может быть, она хотела меня поцеловать? Или что-то важное прошептать мне напоследок? Я взяла ее руки, они были странно горячие. Я поцеловала ее в щеку, а щека была холодная. Прислонила к ее губам ухо. Она молчала. Я снова сидела рядом с ней. Я уже почему-то знала, что скоро, совсем скоро она уйдет. Поэтому ловила каждую минуту и секунду.

Муж предлагал мне поесть, я отказалась. И правильно сделала. Мама начала тяжело дышать, у нее в груди захрипело, она стала собирать пальцами с одеяла невидимых букашек. А потом тихо закрыла глаза, вытянулась и застыла. Так она умерла.

У меня слез не было. Я сидела рядом с ней и думала: а ведь самого важного она не сказала мне перед смертью. И я ей тоже самого важного не сказала.

Мы обе пропустили этот момент, когда можно сказать самое важное.

Тетя Ажыкмаа! Знаешь (зачеркнуто), знаете, я поняла, что важнее смерти в жизни ничего нет. И надо жить так, чтобы перед смертью ты мог сказать себе: у меня была прекрасная жизнь. Я прожил, как надо. Я сделал все, что смог и что хотел.

Милая тетя Ажыкмаа! Теперь из всего старшего поколения, из всей нашей родни у меня остались только вы. А вы так далеко, в Нью-Йорке. Я уже, наверное, никогда не буду в Нью-Йорке, да и в других странах тоже, у меня теперь больное сердце, и врачи запретили мне летать самолетами. Да и денег у нас с мужем на такие далекие путешествия никогда не будет. Так что остается только мечтать. И смотреть телевизор.

Недавно смотрели передачу про то, как американский летчик посадил самолет с пассажирами прямо в Гудзон. Он спас столько жизней! Я плакала от гордости, что вот какие люди бывают, герои.

Маму будем хоронить послезавтра. Муж заказал гроб. Его уже привезли. Очень скромный, обитый голубым атласом. Он стоит в прихожей, а я думаю: странно, и меня когда-нибудь в такой же вот гроб положат. Это так странно. Потому что ты сам себе кажешься бессмертным.

Славик тоже приедет из города. До нас из Нижнего Новгорода автобусом два с половиной часа. Он звонил и по телефону очень плакал. Он же очень любил бабушку, вырос с ней. Она была ему настоящей матерью, пока я прыгала по Москвам.

Тетя Ажыкмаа, вы там помяните маму, ладно? Она очень любила вас. И Нику. И дядю Диму.

Рисунки Ники по-прежнему висят у нас в гостиной. И над пианино. Над ними и под ними висят этюды мужа. Он ходит по Павлово с этюдником, выбирает красивое место, садится и пишет. Я люблю нюхать его краски и кисточки. И свежий, еще сырой холст. Однажды я нечаянно смазала локтем его свежий пейзаж и очень плакала. А он утешал меня и говорил: не плачь, я нарисую еще лучше. И отмывал мне локоть щеткой.

Я теперь часто хожу в церковь. Там мне нравится: свечи, тихо, иконы мне улыбаются. Молюсь, как умею. У нас есть молитвенник, муж для меня купил, но мне нравится молиться самой, по душе, как душа чувствует. Тетя Ажыкмаа, я все время молюсь за вас. Чтобы вы еще подольше пожили на нашей милой земле. И чтобы никогда не было войны. Хотя все вокруг всегда говорят о войне и все время боятся ее.

Крепко целую вас. Ваша Лена.

[марыся]

Мы все жили в большой избе в деревне Куролесово, в Полесье. Наша советская республика называлась Белоруссия. Вокруг Куролесова все леса, леса. Мы, едва ходить научимся, в лес бежим за ягодами, за грибами. Очень много грибов в наших лесах родится по осени, просто смерть!

Смерть. Смерть.

Она пришла так быстро, мы и ахнуть не успели. Она затарахтела моторами по дорогам, а еще налетали самолеты, они летели по небу, и мы задирали головы, и глаза видели черные летящие огромные кресты, а потом мы головы опускали и бежали. Куда угодно, только чтобы укрыться.

Чаще всего мы прятались в подполье. Черные кресты гудели, иногда летели так низко, что мы видели в кабине за стеклом чужого летчика. Чужой летчик иногда смеялся, а иногда сурово сжимал губы, а иногда раскрывал рот, как лягушка, когда квакает, но ни разу мы не могли увидать его глаз - они прятались за черными огромными очками.