Генри Олди - Ангелы Ойкумены

Яффе (с дивана): Лекция профессора Штильнера?

Штильнер: Что?!!

Яффе: Извините, профессор. Литературный термин, из области фантастики. Ученый просвещает героев накануне похода.

Штильнер: Это юмор, черт бы вас побрал?!

Яффе (хладнокровно): Юмор? У гематра? Профессор, вы меня удивляете.

Штильнер: Вот так всегда! Только войдешь во вкус, и кто-нибудь обязательно испортит тебе праздник. А я как раз хотел поделиться гипотезой о «флуктуативной матке» или матричном репликаторе… Все, молчу, молчу! (обращаясь к Пробусу). Завтра, душа моя, я вставлю вашим коллегам самый большой пистон, какой существует в Ойкумене. Самодеятельность? Рыцари любви? Трубадуры?! Они у меня попляшут… Мар Яффе, проверьте, пожалуйста, свой уником. Нет ли сообщений от Джессики?

Яффе достает коммуникатор. Это особая модель со встроенным блоком гиперсвязи. Блок рассчитан на прием и передачу текстовых сообщений – максимум для карманного устройства. У Джессики Штильнер есть такой же уником, в память которого вбит номер алама Яффе. На этом настоял профессор.

Яффе (открывает список сообщений): Нет.

Штильнер: И раньше не было?

Яффе: Не было. Ваша дочь отключила функцию гиперсвязи. Даже в «спящем» режиме блок потребляет слишком много энергии.

Штильнер (с чувством): Засранка! Ну что стоит черкнуть отцу пару слов?! Жива-здорова, не волнуйся, папа… Ну почему я не флуктуация? Одной лишь силой мысли перенестись…

Пробус: Мыследействие?

Штильнер (оборачивается к помпилианцу так резко, что едва не падает): Что? Что вы сказали?!

Пробус: Мыследействие. Это маэстро сказал.

Штильнер: Маэстро?

Пробус: Ага. Прямо как вы: если бы я мог, как флуктуация…

Штильнер долго молчит.

Штильнер: Сын своего отца. Мыследействие? Чертовски точное слово! Архиточное! Он бьет без промаха, наш маэстро. Что еще он сумел понять? Почувствовать? Хотел бы я знать… Нам стоит ждать от него сюрпризов, господа.

Пробус (с надеждой): Приятных?

Профессор молчит.

А в стихах это было бы вообще великолепно. Но увы, не ко всякому диалогу прилагается гений битого палками Луиса Пераля…

Герцог:

Призрак Федерико:

(мерещится герцогу у окна)

Бесы:

(по углам)

Герцог:

Призрак Федерико:

(мерещится герцогу возле кровати)

Бесы:

(по углам)

Герцог:

Призрак Федерико:

(мерещится герцогу у платяного шкафа)

Бесы:

(по углам)

Герцог:

Призрак Федерико:

(мерещится герцогу на пороге)

Бесы:

(по углам)

Бравильянцев как подменили.

Десять благодарных зрителей, внимающих счастливому завершению любовной коллизии. Десять свидетелей истинного благородства, утирающих скупую слезу. Десять ревнителей мужского братства. Десять «во имя», «вопреки», «несмотря на». И вот – десять ликующих головорезов, десяток гордынь, требующих немедленного удовлетворения. Призыв полковника Дюбуа упал на благодатную почву. Честь! Отвага! Доблесть! Караван в пустыне так не радуется оазису с колодцем, как эскорт дона Фернана обрадовался возможности схватиться с гвардейцами Дюбуа. И не в дымной, колченогой, грязной карусели баталии, где воняют кишки, выпав из распоротого живота, а в монастырском саду, где шпага изящно пронзает горячее сердце, а кишки, вываливаясь, пахнут сладостно, будто роза весной…

О нас сложат песни! Нас прославят в веках!

Луна, и та подскочила повыше. Хор голосов подрезал королеву ночи, как теннисная ракетка подрезает мячик, и луна завертелась, роняя желтые капли. Встревоженно загалдели птицы. Птицам и бравильянцам ответили гвардейцы. Зная заранее, куда ведет их полковник, бравые рубаки еле сдерживались, чтобы не вступить раньше времени. Вот, дирижер взмахнул палочкой. Время греметь трубам, звенеть тарелкам.

– Попробуйте теперь уехать, – предложил Дюбуа. Он наслаждался произведенным эффектом, как гурман – свежими устрицами с капелькой лимонного сока. – Вернее, попробуйте увести своих людей. Да они нашинкуют вас ломтями! Рискнете встать между львом и его добычей?

Дон Фернан надменно вздернул подбородок:

– В таком случае я уеду сам. Разумеется, я заберу с собой сеньориту Штильнер. Вы рассчитываете нам помешать, барон?

– Ни в коем случае! Напротив, я сделаю все, чтобы вам никто не воспрепятствовал. Уезжайте, маркиз, скатертью дорога! Мадмуазель, счастливого пути! Заверяю вас, я не воспользуюсь численным превосходством, которое маркиз любезно дарит мне. Это испортило бы весь мой замысел. Я возьму на себя роль секунданта. Один секундант на двадцать дуэлянтов… Как вы думаете, это не слишком много?

– Вам нельзя уезжать, – сказала Джессика.

– Это еще почему? – удивился Пшедерецкий.

– Нельзя. Он все рассчитал. Дон Фернан, я обращаюсь к вам, вы поймете. Вы – знамя обороны. Гвоздь, на котором висит Бравильянка. Сбеги вы от дуэли, и знамя превратится в тряпку, а гвоздь согнется крючком. Может ли трус, бесчестный трус, быть защитником? Вас станут презирать, а там недалеко и до сдачи города. Браво, полковник! Вы – больший гематр, чем я.