Генри Олди - Ангелы Ойкумены

– Уезжайте!

У этого офицера были роскошные усы. Он мог похвастаться отличным телосложением, превосходной выправкой, но в первую очередь все хвалили усы – черные, густые, с завитыми кончиками. Во вторую очередь, конечно, следовало отметить пистолет. Кавалерийский кремневый пистолет с восьмигранным стволом, золотая насечка везде, где только можно, вес чуть больше килограмма. Само совершенство, пик популярности в армии Бонаквисты – стараясь удовлетворить всех желающих, от драгун до кирасиров, таких пистолетов выпустили около трети миллиона экземпляров.

Дю Рамбуе, вспомнила Джессика, когда офицер взялся за пистолет. Капитан дю Рамбуе. Серебряные эполеты при белых пуговицах. Он представлялся мне на банкете. Дюбуа говорил, что капитан – отличный фехтовальщик. Хорош ли он как стрелок?

В траве блестел нож полковника. Наклонившись, Джессика подняла нож, перехватила за острие. Когда-то она упражнялась в метании ножей, но особых успехов не достигла. Расстояние, оценила Джессика. Вес ножа. Баланс. Кривизна клинка. Ветра нет. Шансов нет. Ничего нет.

– Юдифь, ложись!

Кобра не изменила позы. Голова Юдифи покачивалась рядом с плечом хозяйки. Раздутый до предела капюшон облегчал прицел. В лунном свете тускло вспыхивала чешуя.

– Ложись, дурища! Немедленно!

Шипение Джессики было коброй проигнорировано.

– Ложись!

Щелкнул выстрел.

Капитан дю Рамбуе схватился за плечо, выронив пистолет. Судя по всему, пуля раздробила капитану ключицу. Джессика оглянулась. Привалясь спиной к стволу груши, Антон Пшедерецкий сидел в неудобной позе. Он широко разбросав ноги, кренясь всем корпусом набок. Левой рукой Пшедерецкий опирался о землю, в правой держал револьвер. Шестизарядный револьвер, без украшений, калибр 7,62 миллиметра – дичь и архаика для просвещенной Ойкумены, лет восемьдесят прогресса для оружейников Эскалоны и Бравильянки. Идеальный выбор, оценила Джессика. С лучевиком или парализатором он потерял бы лицо, перестал быть своим. А так пуля есть пуля, остальное – не в счет.

– Финал комедии, – сказал дон Фернан. – Можно аплодировать.

И добавил без тени юмора:

– Театр закрывается. Зрителей просят покинуть зал!

Ствол револьвера указал на нервных, приплясывающих лошадей – и вернулся на линию огня. Собственному эскорту дон Фернан не уделил ни крупицы внимания. Убежденность маркиза в том, что бравильянцы находятся в полном его подчинении, что без приказа они не наделают глупостей, была сродни власти телепата над группой добровольцев. Польщены доверием губернатора, бравильянцы приосанились, сверкнули взорами. Каждый понимал, что и без дуэли ему теперь есть что рассказывать в кабаках на полвека вперед – если, конечно, рассказчику удастся дожить до почтенной старости.

Юдифь начала раскачиваться с большей амплитудой. Джессика, и та не догадывалась, что значат действия кобры. Но, похоже, гвардейцы достигли с Юдифью полного взаимопонимания. Двое уже помогали забраться в седло раненому, бормочущему проклятия капитану дю Рамбуе. Трое отвязывали лошадей. Четверка офицеров покрепче с опаской, стараясь не делать резких движений, приблизилась к телу Дюбуа. Они бросали настороженные взгляды то на кобру, то на револьвер Пшедерецкого. Когда труп был перекинут через спину коня, на котором Дюбуа приехал в сад, офицеры вздохнули с явным облегчением. Последний из десяти участия ни в чем не принимал – стоял, кусал губы, катал желваки на скулах. Джессика предположила, что это капитан Роше – соперник, уготованный полковником дону Фернану. «Милашка Альбер», как назвал его Дюбуа, походил на ребенка, которого жестоко обманули с подарком.

– Почему не сейчас? – внезапно спросил он. – Только вы и я?

Пшедерецкий улыбнулся:

– Извините меня, капитан. Я сломал ногу.

– Может быть, в другой раз?

– Я всегда к вашим услугам.

– Война закончится, маркиз. Войны всегда заканчиваются.

– Даже если война закончится, вы легко отыщете меня. Но имейте в виду, – голос дона Фернана дрогнул, и вряд ли это была слабость, – мои уроки дорого стоят. Очень дорого. Боюсь, вам они не по карману.

Джессике стало зябко. Он уже произносил эти слова, поняла девушка. Кажется, я знаю, кому он говорил про уроки. Кажется, я знаю, что это были за уроки. Кажется – скверное слово для гематрийки, но я не хочу считать вероятности. Ну их к черту, все проценты до тысячной доли…

Земля содрогнулась от взрыва.

Птицы сорвались с ветвей, заполошно хлопая крыльями. Градом посыпались наземь зеленые плоды, решив с перепугу, что лето на исходе, и они созрели. Раздумав искушать судьбу, понукая лошадей шпорами и хлыстом, ринулись прочь гвардейцы. Мертвый Дюбуа подпрыгивал на галопе, свесившись по обе стороны седла. Всплескивал руками, колотил ногами по конскому боку – никто не сообразил привязать полковника, да и веревки не было. Загомонили спутники дона Фернана. Взгляды всех обратились к городу, невидимому отсюда даже ясным днем.

Зато ночь прекрасно позволяла видеть зарево над Бравильянкой.

– Артиллерия? – предположил кто-то. – Бомбы?

– Штурм?

– Мы не слышали залпа, – оборвал догадливых дон Фернан.

– Подкоп? Подвели мины под стену?!

– Мы бы заметили саперов во время работ. Даже если они рыли тихой сапой, со дна исходного рва… Нет, чепуха. Кто делает подкоп со стороны реки? Вода просочится, размоет тоннели, обвалит распорки. Помогите мне сесть в седло!

– Ваша нога, – напомнила Джессика.

– Моя нога? Пока я жив, я не стану ездить на манер полковника Дюбуа!

И дон Фернан добавил с кривой улыбкой:

– Садитесь за моей спиной, сеньорита. Держите меня крепко, обеими руками. Иначе, клянусь спасением души, мне не усидеть в седле!

Юдифь уже заползала в рюкзак.

С неба спускался ангел.

Вестник Господа Горящего – сила, слава, мощь! – вершитель воли Его, исполин из чисел, которые свет, в деснице ангел нес огненный меч. Время спотыкалось рядом с ним, пространство лопалось, как перезрелый гранат. Сияние ослепляло, но в очертаниях посланца – бесполого, согласно церковным канонам – Пералю чудилось что-то женское. Есть ли предел власти Божьей? Есть ли запреты для Него?! Сегодня все будет иначе, вспомнил маэстро свои собственные слова. Радуйся, грешник! Твоя молитва была услышана.

Радуюсь, прошептал Диего.

С детским восторгом Карни глядела на ангела. Глаза ее сияли отражением небесного света. Маэстро спешился, встал на колени. Все закончилось: к добру, к худу ли, неважно. Он оказался прав, дикий варвар выиграл поединок у просвещенной Ойкумены. Физика? Логика? Космо, прости Господи, бестиология?! Вот, ангел, и воля Создателя исполнится: по законам или вопреки им. В руки Твои предаю себя, да будешь властен надо мной…