Николай Симонов - О завтрашнем дне не беспокойтесь

— Завтра вас вызовут в областную прокуратуру. Повестку сегодня во второй половине дня вам доставит участковый оперуполномоченный капитан Касаткин. Смоленская милиция опознала вас в разосланном фотороботе пропавшего пассажира IV вагона международного поезда «Полонез». Но это еще не все. Там же должна состояться ваша очная ставка с гражданкой Навротиловой, которая утверждает, что Семен Иванович Горбунков и московский журналист Дмитрий Павлов, это — один и тот же гражданин. Свои подозрения она изложила в письменном виде и передала адвокату гражданина Ермакова. Короче говоря, гражданка Навротилова сегодня должна приехать в Смоленск вечерним поездом. Скажите следователю, что видите ее впервые, а для доказательства предъявите ваши новые документы.

— Галю, мою жену, допрашивать не станут? — испугался Павлов.

— Зачем? Вы заранее договорились с Галиной Павловной о том, что 3 августа встретитесь в Минске, чтобы решить вопрос о дальнейшей судьбе вашего общего сына: расти ему дальше без отца или все-таки с отцом. Вопрос очень актуальный, поскольку у мальчика начался переходный возраст — подсказал Цибиков «железную причину» появления Павлова в Смоленске. Поговорив о поведении на опознании и на допросе, Цибиков перешел к другой теме: о Светлане Викторовне Олениной. Он полагал, что, с учетом изменившегося семейного положения, Павлову во Франции делать нечего; надо семью кормить и ребенка воспитывать. Павлов был с ним полностью согласен, но ему также важно было знать, когда ему можно будет возвратиться в Москву.

— Скоро у нас в стране такой бардак начнется, что мало никому не покажется. Я бы посоветовал вам в Москву не торопиться. Ваш старший брат Сергей — интеллигентный и порядочный человек, из родительской квартиры вас не вышвырнет — заверил его Цибиков, хорошо разбиравшийся в людях. Он уже имел информацию о том, что неродной брат настоящего Павлова и его жена Полина быстро прописались в отцовской квартире в «генеральском доме» на Ленинградском проспекте и сменили дверные замки. Ему об этом сообщила по телефону Людмила — двоюродная сестра настоящего Павлова. Она даже пожаловалась ему на то, что эти подлые люди (брат и невестка) подговорили кого надо: соседей, участкового оперуполномоченного и врачей из поликлиники, — о срочном вызове скорой помощи и милиции в случае, если «психически ненормальный» Павлов начнет биться в дверь и пытаться ее выломать. Дальше, очевидно, должен был повториться прежний сценарий: помещение Павлова в лечебное заведение закрытого типа и применение лекарственных препаратов, довершающих разрушение психики. Время встречи подходило к концу. Поглядывая на часы, Цибиков сказал, что в смерти доктора Ситникова может винить только себя. Не следовало ему затевать эту поездку в Варшаву, а еще раньше — поступать службу в органы госбезопасности. Павлов еще раз принес Цибикову глубокие соболезнования и спросил, можно ли ему приехать в больницу имени Яковенко на сороковой день смерти Игоря Юрьевича.

— Я не могу вам этого запретить, но ваше появление может вызвать нежелательную огласку — вежливо отсоветовал ему Цибиков.

— Тогда я закажу в Свято-Успенском соборе молебен об упокоении боярина Георгия — со слезами на глазах произнес Павлов.

— Ну, как скажешь, о инфаркт моего сердца — согласился Цибиков и взглянул на часы. До отлета осталось 15 минут. Цибиков своевременно прошел регистрацию, но по метеоусловиям в московском аэропорту «Домодедово» обратный вылет пассажирского ЯК-40 задерживался. Павлов предложил зайти в буфет и выпить по чашечке кофе. Цибиков отказался, пошутив в стиле профессора Преображенского:

— Не люблю я кофе в привокзальных заведениях. Не люблю, уж не посетуйте… В неказистом здании смоленского аэропорта, похожем на сарай, было многолюдно. Можно было подумать, что в ожидании вылета здесь столпились пассажиры с разных рейсов, но на самом деле все они торопились попасть в Москву, поскольку вечерний рейс по каким-то техническим причинам был отменен. Павлов и Цибиков присели на лавочку возле окна и продолжили разговор по интересующим их вопросам. Павлов хотел знать, что ему дальше делать с документами, которые привез ему Цибиков. Хранить при себе, уничтожить или вернуть?

— Оставь их у себя, может еще пригодятся — посоветовал Цибиков, неожиданно перейдя на «ты».

— Что произошло с человеком, моим полным тезкой, которому эти документы принадлежали, если это не секрет? — задал Павлов очень щекотливый для их обоих вопрос.

— Не секрет. Он умер, не приходя в сознание после долгой и продолжительной болезни — мрачно произнес Цибиков, но по его тону, Павлов понял, что это не совсем так Потом они говорили о разных пустяках, в частности, о деле, которое Павлов безуспешно пытался организовать в Смоленске. Цибиков обещал ему помочь, используя старые служебные связи. Они также договорились о том, что будут немедленно ставить друг друга в известность обо всем, что связано с убийством доктора Ситникова. В половине двенадцатого дежурная объявила о посадке, и пассажиры человек 80 столпились у стойки выхода на аэродром. Павлов был в шоке, думая — куда же все поместятся?! Цибиков, улыбаясь, со знанием дела объяснил, что сначала посадят тех, кто с билетами на утренний рейс. Потом с билетами на вечерний рейс. Потом те, кто вообще хоть с какими-нибудь билетами. Далее «зайцы». Сам ЯК-40, по его словам, модернизирован путем установки 4 лишних кресел в багажнике. Итог: в салон, как в трамвай, набьются человек 70, из которых, как минимум, человек 30 лишних.

— Это же страшный перегруз! — ужаснулся Павлов.

— Ничего подобного! Это — наша норма. Тут главное взлететь и набрать эшелон, то есть маршевую высоту — рассмеялся Цибиков и, похлопав Павлова по плечу, протиснулся в толпу. Весь день Павлов пребывал в сильном волнении. В голову лезли навязчивые мысли о том, что борт, на котором Цибиков улетел, разбился. Вечером, не выдержав, он позвонил в Москву. Доктор оказался дома, шутил и просил не зацикливаться на теме смерти.

— Все мы когда-нибудь умрем: кто-то раньше, кто-то — позже, и хотя бы по этой причине нам не следует отравлять друг другу жизнь — сказал Цибиков, выслушав его признание о том, что после смерти Игоря Юрьевича он совсем потерял веру в людей и в торжество гуманизма. В самом конце разговора Цибиков, утешая его, процитировал стихи дореволюционного поэта Якова Полонского: