Эдгар Берроуз - Пираты Венеры

Больше года я занимался конструированием и постройкой гигантской ракеты на острове Гваделупа, у западного берега Нижней Калифорнии. Мексиканское правительство оказывало мне всяческую помощь, и на сегодня приготовлено все до последней детали. Я готов к старту в любой момент.

Он закончил и вдруг постепенно исчез. Стул, на котором он сидел, оказался пустым. Кроме меня, в комнате не осталось никого. Я был поражен, почти испуган, и вспомнил, что Ротмунд говорил о действии наркотиков на мой разум. И еще — что душевнобольные никогда не сознают, что они сумасшедшие. Сошел ли я с ума? Холодный пот выступил на лбу, ладони сделались мокрыми. Я бросился к кнопке, чтобы вызвать Ральфа. Сомнений, что Ральф нормален, у меня не было. Если он видел Карсона Нейпера и ввел его ко мне в кабинет, то что же это такое?

Но прежде чем пальцы мои коснулись кнопки, Ральф вошел в комнату. На лице его было озадаченное выражение.

— Мистер Нейпер пришел снова, — сказал он и добавил: — Я не знаю, как он ушел. Я слышал, что он с вами разговаривал.

Я издал вздох облегчения и вытер пот с рук и лица: если я сумасшедший, то таким был и мой секретарь.

— Зови его, — сказал я, — и останься здесь.

Когда Нейпер вошел, взгляд его был вопрошающим.

— Вы полностью уловили ситуацию, насколько я мог объяснить ее? — спросил он так, как если бы не выходил из кабинета вообще.

— Да, но… — начал я.

— Подождите, пожалуйста, — попросил он. — Я знаю, что вы собираетесь сказать, но позвольте объяснить и извиниться. Я здесь не был. Это была окончательная проверка. Если вы были уверены, что видите меня и разговариваете со мной, можете вспомнить, что я говорил вам в то время, когда я сидел в своей машине, мы можем так же легко и свободно общаться, когда я буду на Марсе.

— Но, — вставил Ротмунд, — вы были здесь. Разве я не пожимал вам руку, когда вы вошли, и не разговаривал с вами?

— Вам показалось это, — ответил Нейпер.

— Кто сейчас сумасшедший? — спросил я грубо, однако Ротмунд решил, что мы разыгрываем его.

— Вы уверены, что он сейчас здесь? — спросил Ральф, включаясь в розыгрыш.

— Не знаю, — огрызнулся я.

— На этот раз я, — засмеялся Нейпер. — До какого места я дошел?

— Вы сказали, что ракета полностью подготовлена к старту и стоит на Гваделупе, — напомнил я ему.

— Правильно! Вижу, до вас дошло все… Теперь, насколько возможно, кратко опишу, какую помощь я надеюсь получить от вас. Я пришел к вам по нескольким причинам, наиболее важные из которых — ваш интерес к Марсу, ваша профессия (результаты эксперимента должны быть записаны опытным писателем) и ваша репутация честного человека. Я позволил себе тщательно понаблюдать за вами. Я хочу, чтобы вы записывали и опубликовывали сообщения, которые получите от меня, и вели мои дела в мое отсутствие.

— Счастлив буду сделать первое, но не решаюсь принять ответственность за второе, — возразил я.

— Я уже сказал, что полностью доверяю вам, — произнес он тоном, не допускающим дальнейших возражений. Я понял, что это человек, который не признает препятствий, думаю, что он просто не допускает их существования. — Что же касается вашего отчета, — продолжал он, — то вы сделаете себе имя.

— Это займет большую часть вашего времени, — вставил Ральф, обращаясь ко мне, — а ваше время ценно.

— Точно, — согласился Нейпер. — Мы с мистером Ротмундом, в случае его согласия, обсудим финансовые детали позже.

— Это мне вполне подходит, — сказал я, потому что питал отвращение к бизнесу и всему, связанному с ним.

— Теперь возвратимся к наиболее важной и много более интересной части нашей беседы: каково ваше отношение к плану в целом?

— Марс далеко от Земли, — сказал я. — Венера девятью или десятью миллионами миль ближе, а миллионы миль есть миллионы миль.

— Да, я должен был предпочесть Венеру, — ответил он, — закутанную в облака, с поверхностью, навсегда закрытой от человеческого взора, тайну, которая будоражит воображение человечества. Но последние астрономические исследования обнаружили там условия, враждебные любой жизни, похожей на земную. Некоторые думают, что она, зажатая в объятиях Солнца со времен своего изначального жидкого состояния, всегда обращена к нему одной и той же стороной, как Луна к Земле. Если так, то на одном ее полушарии крайне жарко и предельно холодно на другом — и это препятствует жизни.

Даже если предположения сэра Джеймса Джина не подтвердятся фактами, то все равно каждый из дней или ночей на Венере в несколько раз длинней земных, а температура долгими ночами падает до тридцати градусов ниже нуля по Фаренгейту, а долгие дни дают, соответственно, высокую температуру.

— Даже если так, жизнь может приспособиться и к таким условиям, — возразил я. — Человек может существовать и в экваториальной жаре, и в арктическом холоде.

— Но при наличии кислорода, — сказал Нейпер. — Великий Джин посчитал приблизительно, что количество кислорода в покрывале облаков, окружающих Венеру, — менее десятой доли процента от земной концентрации. И, в конце концов, мы должны преклоняться перед заключением такого человека, как сэр Джеймс Джин, который говорит, что «предполагают» (так как это ничего не стоит), что Венера единственная планета в Солнечной системе, кроме Марса и Земли, на которой высока вероятность существования жизни, но на ней нет растительности, нет кислорода для высших форм жизни — и это определенно ограничивает возможности исследования планеты.

Мы обсуждали его планы весь остаток дня и изрядную часть ночи, а утром следующего дня он вылетел на Гваделупу на своей амфибии Сикорского. С тех пор я его не видел, по крайней мере лично, но, несмотря на это, посредством изумительной силы телепатии я общался с ним непрерывно и видел его в странном подземном мире, который четко отражался на сетчатке моих глаз. Таким образом, я — посредник, через которого замечательные приключения Карсона Нейпера будут записаны на Земле, но я — лишь пишущая машинка или диктофон: рассказ, который последует — его!

Когда я посадил машину в давшей мне приют бухточке на берегу необитаемой Гваделупы, небольшой мексиканский пароход, зафрахтованный мной для транспортировки с материка людей, материалов и продовольствия, мирно стоял на якоре в крошечном порту.

На берегу, ожидая моего прибытия, толпились у лаборатории механики и ассистенты, которые долгие месяцы работали с такой глубокой верою, готовясь к этому решающему дню. Среди всех возвышались голова и плечи Джимми Велша, единственного американца среди них.

Я подрулил к берегу и поставил амфибию на якорь. Ко мне гребли на лодке, чтобы помочь добраться до твердой земли. Я отсутствовал меньше недели, большую часть этого времени провел в Гарамасе, ожидая предполагаемого письма от Тарзана.