Эдгар Берроуз - Пираты Венеры

Скучно тянулись дни, или, точнее сказать, долгая ночь — здесь не было дней, разве что в счете проходящих часов, который я вел с момента старта, отмечая предполагаемые дневные и ночные периоды. Я много читал. Записи в судовом журнале делал нерегулярно. Зачем описывать то, что вскоре будет поглощено Солнцем? И такое настроение у меня было чаще всего.

Я экспериментировал на камбузе, изобретал разнообразные кушанья. Я много ел — это помогало тянуть время, и был счастлив своими обедами, как-то интеллектуально обеднев перед грядущей и неизбежной катастрофой.

На тринадцатый день я наблюдал за космосом впереди и вдруг увидел великолепный сверкающий полумесяц справа по корпусу. Не могу не признаться, что я уже не слишком интересовался разного рода видами — через семьдесят дней я буду на Солнце. Задолго до этого, однако, меня убьет его жара. Конец быстро приближался.

Психологический эффект таких переживаний, как те, через которые я прошел, был предельно силен, хотя он не мог быть ни взвешен, ни измерен. В моем сознании все еще бродили смутные надежды. В течение тридцати дней я мчался один через космос к своему уничтожению, в результате которого, вероятно, не останется даже единого атома, составляющего мое тело. Так как приближение смерти я переживал в глубоком одиночестве, чувства мои притупились, что, несомненно, является мудрой предосторожностью матери-природы.

Даже уверенность, что грандиозный блестящий мир, маячивший с правого борта — Венера, не слишком возбудила мое любопытство и не заинтересовала меня. Что из того, что я приблизился к Венере больше, чем любой другой человек за всю историю цивилизации! Это ничего, по существу, не значило и не меняло моего катастрофического положения.

Даже если бы я увидел самого Бога, это ничего бы не изменило. Вполне очевидно, что цена того, что я вижу, измерима только космонавтами последующих экспедиций, а им еще не скоро предоставится возможность повторить мой полет. Все, что попадало в мое поле зрения, цены не имело, так как я никогда не смогу рассказать об увиденном на Земле.

Тем не менее, больше для того, чтобы убить время, чем из-за какого-то практического интереса, я начал кое-какие грубые расчеты. Они показали, что я нахожусь примерно в восьмистах шестидесяти трех тысячах милях от орбиты Венеры и что я пересеку ее через двадцать четыре часа. Я не мог, однако, вычислить точное расстояние до планеты. Я только знал, что она кажется близкой. Говоря «близко», я имею в виду «относительно близко». Земля в двадцати восьми миллионах, так что такой большой объект, как Венера, на дистанции одного-двух миллионов миль казался совсем близким.

Так как Венера движется по своей орбите со скоростью около двадцати двух миль в секунду, или миллион шестьсот тысяч миль в земной день, казалось очевидным, что она пересечет мой путь в течение следующих суток.

Мне пришло в голову, что, проходя рядом с Венерой, моя ракета неизбежно изменит курс под воздействием сил гравитации планеты и я буду спасен от падения на Солнце, но я знал, что надежды тщетны. Несомненно, курс моей ракеты будет изменен, но Солнце не откажется от своей добычи. С этими мыслями ко мне вернулась апатия, и я потерял всякий интерес к Венере.

Выбрав книгу, я лег на койку почитать. Кабина была ярко освещена. Я не жалел электричества, так как имел ресурсы для его выработки еще в течение одиннадцати месяцев, но в нем нуждаться не буду уже через несколько недель. Так зачем же я буду скупиться?

Я читал несколько часов, но чтение в кровати меня всегда усыпляет, и в конце концов я сдался.

Когда я проснулся, то несколько минут лежал в роскошной бездеятельности. Я мчался к гибели со скоростью тридцати шести миль в минуту, но сам был почти неподвижен. Я вспомнил прекрасное зрелище, которое представила мне Венера, когда я в последний раз наблюдал за ней, и решил еще раз полюбоваться на нее. Вяло потянувшись, я поднялся и шагнул к одному из иллюминаторов правого борта.

Картина, вставленная в эту круглую раму, была великолепна. По-видимому, менее чем в половине того расстояния, что было раньше, и вдвое больше по величине, маячила Венера, очерченная ореолом света — Солнца, находящегося за ней. Оно освещало ее облачную оболочку и зажигало ярчайшим огнем тонкое кольцо вокруг планеты — и все это было рядом.

Я посмотрел на часы. С момента, когда я впервые заметил планету, прошло двадцать часов, и теперь, наконец, я заволновался. Ракета прошла половину пути, отделявшего ее от орбиты в то время. Столкновение было возможно. Казалось даже, что меня швыряет на поверхность этого негостеприимного мира. Ну и что из этого? Разве я уже не погиб? Какая разница для меня, если конец придет на несколько недель раньше, чем ожидалось. Но несмотря на это, я был взволнован. Не скажу, что я боялся. Я не боялся, мысленно подготовив себя к неизбежном концу. Что я теряю, если мать моя умерла? Но теперь уже великое событие забрезжило совсем рядом, так близко, что я был переполнен ожиданием его и придавлен величием совершавшегося. Что же будет?

Проходили бесконечные часы. Время тянулись необычайно медленно. Мне, несмотря на привычку думать об огромных скоростях, казалось неправдоподобным, что ракета и Венера мчатся к одной и той же точке пространства с такой непостижимой быстротой: одна со скоростью тридцати шести тысяч миль в час, другая — двадцать две мили в секунду.

Стало трудно разглядывать планету через боковые иллюминаторы, так как она быстро приближалась к точке пересечения наших курсов. Я пошел к перископу: Венера величественно скользила передо мной. Я знал, что ракета в этот момент находилась на расстоянии менее тридцати шести тысяч миль, то есть ближе чем в часе полета до точки встречи, и теперь было несомненно, что ракета уже схвачена тисками тяготения планеты. Мне был предопределен прямой удар. Даже при таких обстоятельствах я не мог сдержать улыбки при мысли о таком метком попадании. Я целился в Марс, а через некоторое время врежусь в Венеру. Несомненно, мировой космический рекорд для скверных стрелков.

Даже если я не избегну смерти, даже если лучшие ученые правы, утверждая, что Венера не годится для того, чтобы человек мог жить на ней, что ее поверхность ужасно холодна, даже если на ней отсутствует, как они доказывают, кислород — несмотря на это, жажда жизни, которая рождается вместе с каждым из нас, принудила меня произвести некоторые приготовления к посадке, какие я бы сделал, если бы благополучно достиг первоначальной цели — Марса.

Облачившись в шерстяной комбинезон, я надел очки и выложенный изнутри овечьей шерстью шлем; затем приладил кислородные баллоны, крепившиеся спереди, чтобы нельзя было запутаться в парашюте, и которые могли автоматически сбрасываться, когда я достигну пригодной для жизни атмосферы, так как они были неудобным и опасным придатком во время посадки. После всего этого я надел парашют.