Наталья Новаш - Деревянная девочка, или Ди — королева кукол

Толпа повернула к лестнице. Я чуть не грохнулась на ступеньках. Они были такие же, как и те, по которым мы поднимались с Леном: белый, с прожилками мрамор. В нём и тогда было что-то похоронное. Нет!.. Это я была во всём виновата, если бы не эта история со мной, Лен по-прежнему бы жил здесь, он счастлив был бы тут со мной или без меня, а его голос всё так же звучал бы под сводами всех театров мира…

Дверь не хлопнула, не закрылась, как в прошлый раз, она была распахнута настежь, и из неё вытекала и вытекала толпа… Откуда столько людей? — подумала я; и только позже, из новостей, узнала, что половина населения планеты побывала в тот день в доме Лена.

Солнце ослепило меня после полумрака мраморного «музея», но там было тепло, а тут я стала дрожать. Несмотря на солнце и синее небо, с моря дул холодный ветер. Люди толпились на улице, видимо, в ожидании похорон.

Вот и всё!.. Лучшая страница в моей жизни перевёрнута и захлопнута навсегда. Или даже не так… Это страница — вырванная из книги, и её унесло ветром, а всё, что от неё осталось, — только то, что в памяти и в душе. Только то, что во мне, — и больше ничего. И больше ничего… Больше ничего… впереди не будет. Дальше книгу читать неинтересно…

Так думала я, вдыхая солнечный ветер и запах водорослей. Путь мой лежал по той же Венецианской улице, по которой мы шли с Леном: мимо театра — я видела впереди его купол — и дальше прямо на пристань. Я не знала, как оплачивался монорельс: был ли у меня оплаченный Клайвом кредит или же код моего медальона давал только право на посадку и указывал конечную цель маршрута?

Мне надо было где-то присесть, изучить содержимое моей сумочки, потом найти магазин. Следовало купить кое-что из одежды, я продрогла, на мне не было нижнего белья, я успела натянуть только платье и плащ.

Ветер, дувший с моря, делался всё холодней, или мне так казалось, с каждой минутой я всё больше замерзала и к тому же давно не ела.

Улица повернула вправо. Над домами высился купол театра, а дальше виднелся сквер. Вдруг повеяло опьяняюще-нежным запахом живых цветов — настоящих живых цветов, разогретых весенним солнцем.

Я опустилась на скамейку под зацветавшей магнолией. Кто знал, какое сейчас время года? Осень или весна? Климат на затопленной океаном Земле повсюду стал одинаково ровным, довольно тёплым. Вечнозелёная и вечноцветущая магнолия ни о чём не говорила, и только некоторые растения, что цвели раз в году, хранили старую земную память, и по ним судили о временах года. Сейчас на клумбах цвели нарциссы. Из зелёной травы торчали лиловые головки крокусов. Жужжали золотистые пчёлы, и бабочка-кирпичница то садилась, то вспархивала с моего колена. Была весна.

Просидев минут пять в этом раю, на солнце, в защищённом от ветра уголке, я немного согрелась и изучила содержимое сумочки. Стараясь не вытаскивать пистолет, сосчитала монеты — их хватило бы оплатить самый дешёвый номер на одну ночь. Потом миновала сквер и свернула налево, в сторону моря, оказавшись как нельзя кстати на узкой торговой улочке. Её продувал ледяной ветер. Тротуары у магазинчиков были пусты. Город вообще словно вымер — все спешили проститься с Леном.

Я выбрала самую дешёвую лавочку, в которой, однако, торговали всем, и, отворив дверь, оказалась в тёплом маленьком помещении, где была только лестница вниз. Спустившись в пустынный зал супермаркета, я долго озиралась. Конечно, он уместился бы лишь на дне под океаном. Зал был огромный, и ни одного покупателя. Говорят, в прошлом, в магазинах были продавцы, сначала люди, потом роботы, но в них не стало никакой нужды… Пройдя вдоль рядов, я нашла себе удобную большую сумку, прочный безразмерный мешок для продуктов из растягивающегося гутилена, нижнее бельё, майки с брюками, спортивный костюм и тёплое шерстяное трико. Потом запаслась продуктами — набор бутербродов со всякой всячиной, фрукты, булочки, а для Клайва взяла увесистый кусок окорока, сёмгу и черную икру. Вряд ли у него на острове были такие редкие деликатесы. Свой счёт, доставшийся от отца, я почти не трогала. В школе мы жили на всём готовом. Наш класс содержал спонсор — будущий муж Регины шейх Малик Александр-Али, один из самых богатых людей на Земле.

Вновь погрузившись в грустные мысли, я подошла к кассе, приложила средний палец левой руки к сенсору и стала машинально подносить к кассовому окошечку бирки со штрих-кодом. Потом с корзиной покупок зашла в совершенно пустой туалет и быстро натянула на себя бельё, тёплое шерстяное трико и спортивный костюм. Остальное судорожно запихала в сумку и мешок из гутилена — в голове стучало, как набат, прочно вбитое в школе: одна секунда может спасти жизнь.

Однако торопилась я напрасно. В порту меня ожидало полное разочарование: все сегодняшние рейсы были отложены до завтрашнего утра. Платить надо было наличными. Кабина до Корно стоила больше того, что было в моём кошельке. Оставалось одно: обычный поезд.

В пустынном зале вокзала я поняла, что за мной следят, — безлюдье, как оказалось, пошло на пользу… А чтобы убедиться окончательно, я зашла в туалет и тут же вышла: светлый мужской силуэт скрылся в кабине телефонной связи на другой стороне зала. Я вспомнила: та же фигура маячила на площади перед театром, пока я сидела на скамейке в сквере, но тогда я не придала этому значения. Теперь я знала и кто этот человек: я узнала его по костюму, приземистой коренастой фигуре и быстрым движениям. Такою же быстрой была у него и речь — как у многих боксёров из-за ударов по голове. Именно он знал о наших с Региной мозолях на ладонях, оставшихся навсегда.

С чувством огромного облегчения и грустью я пошла, не оглядываясь, по бесконечной набережной айла, слева от меня шумело словно потемневшее перед штормом море, справа вдоль безлюдной аллеи чередой выстроились кипарисы… деревья скорби…

Погода, кажется, портилась. Солнце всё реже показывалось в голубизне между тёмных туч. Но чем дальше я шла, огибая остров берегом моря, тем оживлённее становилось на причалах и в глубине прилегавших улиц. Причаливали многочисленные моторки и быстроходные яхты, в небе кружили вертолёты. Вскоре я увидела площадь у злополучного отеля, сплошь заставленную этими разноцветными, блестевшими на солнце стрекозами. В самом центре чернело оцепленное пространство, куда один за другим опускались вертолёты, высаживали пассажиров и тут же устремлялись прочь. Запруженная толпой площадь шевелилась, как муравейник. Ноги сами принесли меня туда, откуда я убежала бы сейчас на край света. Это был тот же столик под телевизором в правом дальнем углу бара.

С нависшего надо мной экрана со скорбным видом, в какой-то дурацкой чалме, которую он отродясь не носил, вещал что-то на весь белый свет мой… в недалёком прошлом будущий наречённый муж Малик Александр-Али…