Питер Уоттс - Рифтеры

– Я просто хотела кое‑что у нее спросить, – още­тинилась Кларк.

– Шутишь, что ли?

Кларк покачала головой, хотя парень ее не видел:

– Я...

– До тебя что, не доходит, что она ничего не со­ображает?

Она не сразу поняла его.

– То есть?

– Она и близко не дотягивает по размеру, – пояснил Рикеттс. – На тесте Тьюринга и двух минут не продер­жится.

– Но она отвечала. Пока не зависла.

– Нет, не отвечала.

– Рикеттс, я ее слышала!

Он фыркнул и судорожно закашлялся.

– Ясное дело, у нее есть диалоговое древо. Вроде рефлексов на ключевые слова, но не...

Кларк залилась краской.

«Господи, какая же я дура!»

– То есть, наверно, бывают умные шреддеры, – до­бавил мальчишка, – но только не эта.

Лени провела ладонью по волосам.

– Может, есть другие способы ее... допросить? Сме­нить интерфейс? Или, не знаю, декомпилировать код?

– Она эволюционировала. Ты когда‑нибудь просчи­тывала эволюционный код?

– Нет.

– Это такая каша! Большая часть уже просто не дей­ствует, просто мусорные гены, оставшиеся от... – Он за­молчал, а потом очень тихо спросил: – А почему ты ее просто не сотрешь? Они не разумные. В них нет ничего особенного. Просто куски дерьма, которые мечут в нас какие‑то уроды, добивают все, что у нас осталось. Они даже друг друга атакуют при случае. Если бы не файерволлы, экзорцисты и прочая хрень, они бы уже все доломали.

Кларк не ответила.

Рикеттс, чуть ли не со вздохом, спросил:

– Ты странная, знаешь?

Она ответила слабой улыбкой.

– Буду рассказывать – никто мне не поверит. Жаль, что ты не сможешь пойти со мной. Просто чтобы наши не подумали, будто я все выдумал.

– Ваши?

– Дома. Когда я вернусь.

– Ну, – сказала она, – там видно будет.

Жалкая, щербатая улыбка расцвела под наушниками.

– Рикеттс, – позвала она, выждав.

Нет ответа. Он лежал, бессильный и терпеливый, и еще дышал. Телеметрия продолжала выписывать све­тящиеся кривые: сердце, легкие, неокортекс. Все пока­затели за пределами нормы: Сеппуку загнал метаболизм парня в стратосферу.

«Он спит. Он умирает. Оставь его».

Она залезла в кабину и упала в штурманское кресло. Все вокруг озаряло смутное зеленоватое свечение, рас­творяющееся в серости. Она не стала выключать свет в кабине: «Вакита» была подводной пещерой в умирающем свете, ее дальние уголки уже тонули в тени. Сейчас Кларк почти радовалась слепоте своих нагих глаз.

В последнее время тьма всегда казалась лучшим вы­бором.

Для начала он ее ослепил, пустил в глаза жгучие кап­ли, от которых мир превратился в мутную серую абстрак­цию. Выкатил ее из камеры в коридор. К лифту, тот она опознала по звуку и перемене направления. Вот на чем она сосредоточилась: на инерции, на звуках и размы­том ощущении света, видимого как сквозь кусок толстой кальки. Старалась не замечать запах собственного дерьма, лужей собирающегося под ней на каталке. И не замечать боли, уже не такой острой и пронизывающей, зато раз­раставшейся в груди огромной жгучей ссадиной.

Конечно, это было невозможно. Но она старалась. Когда каталка остановилась, зрение начало прояснять­ся. К тому времени, как индукционное поле вернулось и снова превратило ее в тряпичную куклу, которую и привязывать‑то ни к чему, она уже различала в тумане размытые формы. Мало‑помалу очертания становились резче, а тем временем палач вставлял ее в подобие жест­кого экзоскелета в положении на четвереньках – только вот ни одна конечность не касалась земли. Конструкция держалась на шарнирах: от легкого толчка в бок рас­плывчатые очертания лениво завращались перед глазами, словно ее привязали к карусели.

К тому времени, как включились нервы моторики, Така уже видела ясно. Она находилась в подземелье. Ни­какого средневековья, никаких факелов на стенах. Рас­сеянный свет лился из углублений под бордюром потол­ка. Петли и ремни, свисавшие со стены, изготовлены из меметических полимеров. Лезвия, клещи и зубастые «крокодилы» на скамье слева – из блестящего нержаве­ющего сплава. На чистейшем полу эшеровская мозаика: лазурные рыбки, переходящие в нефритовых птичек. Она не сомневалась, что и моющие средства на тележке у две­ри – самые современные. Единственный анахронизм – пирамида грубых деревянных жердей, прислоненных к стене, с заостренными вручную концами.

На шее у нее был воротник – вернее, ошейник, – не позволявший повернуть голову. Видимо учитывая это, Ахилл Дежарден услужливо приблизился к ней слева с планшетом в руке.

«Он один, все сам, – с трудом подумала она, – остальные не знают». Если бы знали, зачем бы обтягивали себя защитными костюмами? Зачем ему было устраивать карантинную камеру, почему бы не доставить ее прямо сюда? Те, кто привезли Уэллетт, ничего не знали. Им, скорее всего, сказали, что она носитель, угроза, и попы­тается сбежать при первой возможности. Они, наверное, думали, что делают доброе дело.

Для нее сейчас это ничего не меняло. И все же было важно: не весь мир сошел с ума. Часть его просто де­зинформировали.

Ахилл рассматривал ее сверху вниз. Она ответила на его взгляд: выгнула шею, надавив затылком на колодки.

И съежилась. Рама, удерживавшая тело, стала, вроде бы, чуть теснее.

– Зачем ты это делаешь?

Он пожал печами.

– Чтобы отвлечься. Это должно быть ясно даже такой дуре, как ты, Элис.

У Таки неудержимо задрожала нижняя губа. Она при­кусила ее изо всех сил. «Ничего ему не давай, ничего!» Но, конечно, было уже поздно.

– Ты, кажется, что‑то хочешь сказать? – спросил Ахилл.

Она помотала головой.

– Давай, девочка, говори. Говори, девочка!

«Не о чем мне с тобой говорить, тварь».

Он снова запустил руку в карман. Что‑то там знако­мо щелкнуло.

«Он хочет, чтобы я говорила. Он приказал мне гово­рить! Что будет, если я откажусь?»

Шелк‑щелк.

«А если заговорю, и ему не понравится, что я скажу? Что, если...»

Неважно, поняла она. Это ничего не изменит. Ад есть ад. Если он захочет ее мучить, то будет мучить, что бы она ни сказала.

Она, скорее всего, уже покойница.

– Ты не человек, – прошептала она.

Ахилл помычал.

– Справедливо замечено. Хотя я им был. Пока меня не освободили. Ты знала, что человечность можно уда­лить? Есть такой вирус под названием «Спартак», так он просто высасывает ее из тебя.

Дежарден отошел, скрылся из вида. Така попыталась повернуться за ним, но колодка держала крепко.

– Так что не меня вини, Элис. Я – жертва.

– Я... мне жаль, – сказала Така.

– Еще бы. Тут всем жаль.

Она сглотнула и постаралась не думать, на что он намекает.

Экзоскелет, видимо, был снабжен пружинами. Щелк­нуло, и руки Уэллетт резко забросило за спину, свело в запястьях. Мышцы натянулись, разлитая по телу боль сошлась острием в груди. Така сумела не крикнуть и по­чувствовала гордость какой‑то далекой, незначительной частью сознания.