Питер Уоттс - Огнепад (Сборник)

– Верно, – признал Каннингем.

– Значит, сознание должно на что-то годиться. Оно недешево, а если поглощает энергию и ничего не дает взамен, эволюция его изведет – моргнуть не успеешь.

– Может, она это и делает, – биолог помедлил: не то жевал, не то затягивался. – Шимпанзе умнее орангутанов, знаешь? Коэффициент энцефализации у них выше. Но они не всегда могут узнать себя в зеркале. А оранги – всегда.

– Что ты хочешь сказать? Чем умнее животное, тем меньше оно себя осознает? Шимпанзе становятся неразумными?

– Становились, прежде чем мы остановили часы.

– Тогда почему это не случилось с нами?

– С чего ты взяла, что не случилось?

Вопрос был настолько дурацкий, что у Саши не нашлось ответа. Я мог представить, как у нее отвалилась челюсть.

– Ты не все до конца обдумала, – продолжил Каннингем. – Мы сейчас говорим не о тупом зомби, который ковыляет вперед, вытянув руки, и сыплет теоремами. Интеллектуальный автомат сольется с фоном, будет наблюдать за окружающими, имитировать их поведение и вести себя как обыкновенный человек. И все это – не осознавая, что он делает, не осознавая даже собственного существования.

– Да зачем ему? С какой целью?

– Когда ты отдергиваешь руку от открытого огня, какая разница, поступаешь ты так от боли или потому, что этого требует алгоритм обратной связи, когда тепловой поток превышает критическое значение? Естественному отбору плевать на цели! Если мимикрия увеличивает выживаемость, отбор даст преимущество хорошим лицедеям перед неудачниками. Продолжай так достаточно долго, и никакое разумное существо не сумеет выделить зомби из толпы себе подобных. – Опять повисло молчание. Я прямо слышал, как он пережевывает мысль. – Зомби сможет даже участвовать в разговорах, вроде нашего, писать письма родным, изображать реальные эмоции, ни в малейшей мере не воспринимая собственного существования.

– Не знаю, Роб. Это выглядит как-то…

– О, мимикрия может оказаться не идеальной. Зомби станет слишком говорливым или будет скатываться временами до многословных лекций. Но так поступают и настоящие люди, верно?

– И в конце концов настоящих людей не остается. Лишь роботы, которые делают вид, что им не все равно.

– Возможно. Помимо всего прочего, это зависит от популяционной динамики. Но, на мой взгляд, если автомат и лишен чего-то, так это эмпатии: если ты не чувствуешь ничего сам, то не можешь сочувствовать другому, даже если пытаешься что-то такое изобразить. И в связи с этой темой интересно отметить количество социопатов в высших эшелонах власти. Заметила, как превозносятся безжалостность и предельный эготизм в стратосфере, но на уровне земли всякого, кто проявит те же черты, закатывают в тюрьму к реалистам? Словно само общество видоизменяют изнутри.

– Да ну тебя! Общество всегда было изрядно… Погоди, ты хочешь сказать, что корпоративная элита лишена разума?

– Господи, нет! Далеко не лишена. Вероятно, они только ступили на эту дорогу. Как шимпанзе.

– Да, но социопаты плохо вписываются в общество.

– Те, кого распознают, не вписываются, но они по определению – третий сорт. Остальные слишком умны, чтобы попасться, а настоящий автомат справился бы еще лучше. Кроме того, когда у тебя достаточно власти, необязательно вести себя как все: все начинают вести себя как ты.

Саша присвистнула:

– Ого! Идеальный лицедей.

– Или не вполне идеальный. Тебе такой портрет никого знакомого не напоминает?

Полагаю, они могли говорить о ком-то совершенно постороннем. Но ничего ближе к прямому упоминанию Сири Китона я не услышал за все те часы, что провел на проводе. Никто больше не говорил обо мне, даже вскользь. Статистически это было маловероятно, учитывая, что я недавно претерпел на глазах у всех. Возможно, Сарасти распорядился не обсуждать случившееся. Не знаю, почему… Он явно контролировал общение экипажа со мной. Пусть я забился в щель, но вампир знал, что в какой-то момент я начну подслушивать, и, похоже, по какой-то причине не хотел, чтобы мои наблюдения оказались… загрязнены. Он мог просто отключить меня от КонСенсуса, но не стал этого делать. Значит, по-прежнему хотел, чтобы я был в курсе дела.

Зомби. Автоматы. Проклятый разум.

«Хоть раз в своей убогой жизни пойми что-нибудь!»

Это он мне сказал. Или не он? Когда напал…

«Пойми, от этого зависит твоя жизнь!»

Словно оказывал мне услугу… А потом оставил в одиночестве. И остальным, очевидно, наказал то же.

«Ты слышишь, Китон?»

И не отключил меня от КонСенсуса.

* * *

Века медитации на пупок. Тысячелетия онанизма. От Платона к Декарту. К Докинзу и Ранде. Души, агенты-зомби, квалиа [74] Квалиа – философский термин, обозначающий свойства чувственного опыта: качества прежде всего «сырых» телесных ощущений, не передаваемые и не постижимые иначе, кроме как путем непосредственного переживания. . Колмогоровская сложность [75] Колмогоровская сложность – в теории информации мера вычислительных ресурсов, необходимых для описания объекта. . Сознание как божественная искра, электромагнитное поле и функциональный кластер.

Я исследовал все.

Вегнер считал сознание пояснительной запиской для мозга. Пенроуз слышал его в щебете ручных электронов. Норретрандерс утверждал, что сознание – иллюзия, а Кязым считал протечкой из параллельного мира. Метцингер вообще отрицал его существование. ИскИны заявили, что раскрыли его тайну, а потом добавили, что не могут нам ее объяснить. Гёдель [76] Дэниел Вегнер (1948–2013) – профессор отделения психологии Гарвардского университета, автор книги «Иллюзия сознательной воли». Роджер Пенроуз (р. 1931) – английский математик и физик, профессор математики Оксфордского университета, автор нескольких книг о связи физики и человеческого сознания, в том числе «Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики». Тор Норретрандерс (р. 1955) – датский писатель и популяризатор науки, автор книги «Иллюзия пользователя: урезание сознания в размерах». Томас Метцингер (р. 1958) – немецкий философ, директор группы теоретической философии философского факультета Университета Майнца имени Иоганна Гутенберга, автор нескольких работ по философии сознания. Курт Фридрих Гёдель (1906–978) – австрийский математик и философ, наиболее известный доказанными им теоремами о неполноте. был в конечном итоге прав: система не может до конца познать саму себя. Даже синтезы не смогли ее упростить – несущие балки просто не выдерживали нагрузки.

И все они, как я начинал понимать, упустили главное. Теории и бредни, опыты и модели пытались показать, что есть сознание, но никто не объяснял, зачем оно нужно. С чего бы? Очевидно, сознание делает нас теми, кто мы есть; позволяет видеть красоту и уродство; возносит к царственным высотам духа. О, иные дилетанты – Докинз, Кио и редкие фантасты-халтурщики, достойные лишь забвения, – временами интересовались, почему не биологический компьютер и не более того? Почему неразумные системы по определению неполноценны? Но их голоса терялись в толпе. Ценности нашей личности были слишком самоочевидны, чтобы всерьез подвергать их сомнениям.