Михаил Фиреон - Нф-100: Долгая осень

Как только она почувствовала, как рука Вертуры выпала из ее ладоней, Марису захлестнула какая-то дикая, необузданная злость.

-Ему же сказали стрелять! - хотелось закричать ей, но что-то другое взяло верх. Ей не хотелось подталкивать его, не хотелось устраивать истерик. Внимательно наблюдая за тем, как детектив подходит к страшному, виновному во всех ее бедах человеку, к этому воплощенному демону, она почувствовала, что главное сейчас промолчать. Дать Вертуре почувствовать жажду мести, чтобы он сам, по доброй воле, выхватил меч и принес ей эту еще одну кровавую жертву. И лучшее, что она могла сделать, это отойти от него подальше, чтобы он тоже почувствовал ее одиночество, пришел на зов и выполнил любую ее прихоть. Но получилось как-то совсем иначе. Двое печальных как усталые мохнатые страусы в зоологическом саду Гвенды, мужчин завели какую-то нелепую и тоскливую беседу и совершенно не собирались убивать друг друга. Мариса хотелось хлопнуть шляпой по бедру и выкрикнуть 'Ну же!', но гордость взяла верх и она, развернувшись на каблуках, передернула плечами и пошла прочь. 'Пусть умрет от скуки без меня!' - подумала она и прошла по темному коридору за угол. Впереди темнела приоткрытая дверь палаты и, горько усмехнувшись, писательница заглянула в нее. Пронзительный лунный свет заливал комнату через зарешетчатое и узкое, как тюремное, окно под потолком низкого сводчатого помещения. Черные ромбы лунной решетки расчертили пол. На казенных больничных кроватях лежали окоченевшие от холода, едва прикрытые тонкими и белыми, как похоронные саваны одеялами тела. Осторожно приоткрыв дверь дулом револьвера, писательница зашла в комнату и села на ближайшую свободную кровать. Под матрасом скрипнули пружины, и Марисе стало по-настоящему одиноко, страшно и холодно. Внезапно она почувствовала себя снова той маленькой девочкой в приюте, в комнате с решетчатым окном и такими же рядами кроватей. С запирающейся овальной, какой запирают деревенские клозеты щеколдой, тумбочкой, где из всего ее добра была лишь сворованная с тележки глухого старика-старьевщика драная книжка с картинками, библия, да подаренные каким-то мальчиком через забор огрызки карандашей.

Мариса легла на матрас, подтянула и вытянула усталые ноги, положила револьвер на грудь и прикрыла глаза.

Какое все-таки счастливое и беззаботное было раньше время.

Раз в неделю - в воскресенье после службы, приезжали монахи и готовили суп с яйцами щавелем и свиным жиром. Иногда приходили богатые и важные дамы. Приносили леденцы - разноцветные - синие, белые, желтые, красные кошечки и собачки на палочках. Цветы из бурого жженого сахара. Маленькие и сладкие конфетки-драже. Или огромные - величиной с ноготь большого пальца, засахаренные кислые ягоды.

А раз в году, перед Рождеством, приют посещал и сам Герцог. Каждому воспитаннику полагался какой-нибудь подарок. Подарки выбирали воспитатели, и не дай Бог выбрать что-нибудь такое, про что Герцог скажет, что это ерунда и она не нужна детям. Поэтому всем всегда дарили Библию, псалтирь, Евангелие и молитвослов. Но для детей это все равно был праздник. Особенно подготовка к нему. Вначале, за два дня до приезда Герцога была стирка, потом сушка, а в день приезда веселый утренник и праздничная трапеза - картошка с приправленным перцем и лавровым листом, тушеным мясом, или что-то еще....

Марису захлестнула ненависть. Какая дрянь эти ваша картошка с мясом и засахаренные ягодки. Слащавая ностальгия. Глупые воспоминания. Они все насмехались над ее рисунками, ее наивными детскими стихами.... Таскали ее за косу, били ногами, зажав голову подушкой.... А потом такие же как они, только большие важные и взрослые приходили к ней. 'Леди Гарро!', 'Леди Кристина!', 'Дорогая, великолепная, сияющая!'. Если бы она знала заранее, как общество встретит ее блистательный талант, ее обворожительный взгляд и легкую, небрежную манеру письма и речи, пошла бы она замуж за этого вечного лейтенанта-рейтара. Того самого, который в первый раз в ее жизни, когда ей было уже почти шестнадцать и все мальчишки показывали на нее пальцем и кривились от того, что она такая недотрога, принес ей куцый букетик выдранных на пустыре за сараем васильков? Если бы она знала, какой ее ждет успех, стала бы она вообще возиться с ними всеми? Нет, она бы выбрала герцога Ральфа Булле. Или кого еще. Обворожительная и блистательная. Всемогущая Лунная Дева. А чем этот Вертура лучше того Гарро? От которого ей, как клеймо, досталась эта глупая и бестолковая фамилия? Ничем. Особенно тем, что сейчас он сидит где-то с каким-то незнакомым лысым типом, и совершенно не думает о ней. Как он посмел! И ее ненависть разгорелась с новой силой.

Образы и обиды со скоростью света проносились перед ее внутренним взором. Хелен, вот единственная подруга, которую отняли у нее. Так хотелось обнять ее узкие плечи, запустить пальцы в ее всегда остриженные чуть-чуть ниже плеч, растрепанные светлые волосы, поцеловать в тонкие, всегда сложенные в скромной смиренной улыбке губы..... Мариса почувствовала, что ей стало тепло, словно холод отступил, и она один за другим переставала чувствовать свои органы. Ей казалось, что Миц лежит рядом, укрывшись ее плащом, прижавшись щекой к щеке, дышит ей в лицо и греет ее теплом своего тела.....

-Ваша жена? Магнетизер? - внезапно как-то доверительно поинтересовался у Вертуры Хекстон. Казалось за те минуты, что они сидели тут на подоконнике рядом друг с другом, они почти что стали друзьями - или это ваш клирик? Вы пришли с ней парой.

-Нет. Я ни с кем не хожу парой - покачал головой детектив. Ему хотелось сказать 'у нее не все дома, хотя с ней не скучно', но постеснялся и промолчал.

-Да, с женщинами тут сложные отношения - размышляя, покачал головой полковник - все на месте но что-то не так.

-Кстати, а где она? - выбивая угли на подоконник и глядя, как, в атмосфере царящего вокруг абсолютного холода, они особенно быстро тухнут, и рассыпаются в прах, поинтересовался детектив.

-А черт ее знает - пожал плечами Хекстон - куда-то ушла. Пойдемте, поищем, тут раз, два и потеряться, а сам тут плутал....

Они встали и молча пошли по коридору. Детектив в кирасе с оплечьями и набедренниками. В длиннополой мантии и заколотом для тепла двумя заколками у шеи и на груди плаще. Широких хлопковых штанах и подвязанными для боя рукавами нижней рубахи кину. И человек из совершенно иного мира. В старой, отороченной по воротнику куцым выцветшем мехом, короткой форменной куртке надетой на заправленную в узкие, обтягивающие его могучие бедра такие же старые и обношенные форменные штаны запашную холщевую рубаху без пуговиц. У детектива висел на поясе в ножнах короткий меч, а у полковника на широком ремне через плечо грозное, автоматическое, начиненное сложной электроникой - от лазерного целеуказателя до фонаря и телеметрического прицела, совершенно бесполезное в этом ледяном безвременье ружье. Один курил трубку, другой по привычке вертел табак с бумагой. И только башмаки у обоих были примерно одного фасона. Старые вытертые ботинки на шнуровке с округлыми носами и высоким голенищем, какие можно купить в магазинчике у фактории Архипелага у детектива и тяжелые кирзовые берцы неизвестной, канувшей в бесконечности пространства и времени армии у Хекстона.