М Валигура - Кольцо Афродиты

-Управдом,- объяснили за дверью.

-Убирайтес вон, управдом! Не телеграмма?

-Не... это... акт!

-Шо? Убирайтес вон, акт!

-Ну, ты эту, как ее... дверь откроешь?

-Не,- признался я.

-А пачиму?

-А патаму. Вы хотите меня убить!

-Не. Не очень.

-А следовало бы,- сказал я.

-За что?

-Пижжу много.

-А!

-Идиот,- не выдержал я.- Почему я должен за вас ваши реплики подавать? Вы Мафия или хуй собачий?

-Хуй собачий,- сказали за дверью.

Мне стало интересно, и я открыл. На пороге стоял Хуй-Собачий, наш управдом.

-Жалобы есть?- поинтересовался он.

-Не,- говорю,- есть.

-Газ-свет не протекают?

-Да,- говорю.- Пошел на хуй.

-Акт возьмете?

-Не,- говорю,- не возьму. На хуй иди?

-А акт возьмете?

-А ты,- говорю,- сам соси.

Управдом для важности пососал акт и ушел, уставившись на меня с немым укором.

Акт он демонстративно бросил в почтовый ящик.

"Чмо,- подумал я.- Чамор. Чмырюган".

Идти за ключом не хотелось, поэтому я взломал ясчык руками.

"Интересно,- думаю,- чо там?"

Оказалось - акт.

Акт гласил:

"По распоряжению Верховных. В связи с перестройкой Города, ебутчий дом №5 (номер пять) подверчь сносу. Жильцам выселяться в течении недели на хйу.

Где они, бедные, будут жить - нас, вопчим-та, мала ибет.

Подпись: Власти.

P.S. Пардон за ошибки, поцелуйте за нас."

Первым делом я поцеловал занас. Потом показал акт соседям. Тех неожиданно набилась полная кухня - дело касалось всех. Пришел Рогов с Клавой, Сидорыч, дядя Степа Речной с псами, Парашин, Вшивин, Паршивин и Евлампия Вшивина-Паршивин. Короче, дышать было нечем.

-Я энтого так не оставлю!- орал Сидорыч.- Я пошлю онанимку в Вашингтон!

-Дрочу я редко,- вспомнил не к месту Фима.

-Но все же дрочишь!- накинулся на него весь коллектив.

Громче всех кричала обиженная Евлампия.

-Онанюко поганое! Мастербатор! Пылесос!

Пришлось веселому Паршивину ебнуть ее гирькой от часов - по противополож-ному флангу головы.

-Вот мы здесь вce...- начал Рогов, поправляя бабочку.

-Фсе мы с вами были свидетелями,- радостно подхватил я,- якобы необычайного уродства...

-Почему же якобы?- оскорбилась Евлампия, кокетливо глядясь в зеркало.

-Блядь, заглохни, блядь!

-Мои собачки...

-Я твоих собачек в рот ебал!

-А я на хую вертел!

-Интересно, интересно...Фас!

-Уй!

-А теперь прохиль!

-Дядь Степ, уберите псов,- взмолился я.

-А я тебя предупреждал!- влез Тихон.

-Фас!

-Мэ-а-уу!!

-Тихон! Слезь с маво комоду!

-Дура горбатая!

-В Вашингтон - да онанимчиком!

-Дрочу я, повторяю, редко.

Хором: - Но все-таки?

Тут на мое счастье зазвонил телефон. Еще бы чуть-чуть - и мне б пиздец, который, как известно, не мешки ворочать.

-Вот кольцо ебучеe!- сказал я в трубку.

-Иродов, отдай челюсть,- пригрозили мне.

-Уй!- я испуганно схватился за подбородок.- С какого хуя?

-Моя она.

-Кто звонит?

-Бабушка.

-Бабушка!- вскричал я.- А мы твои коржики ели! Охуeнные, надоскть.

-В жизни не пекла!

-Не пиззи! В жизни, мож, и не пекла, а перед смертью, припомни?

-Иродов, не паясничай. Я пока - молись! - жива.

Я коротко помолился.

-Бабушка,- кричу,- а ты откуда? С того свету?

-Я из Симферополя.

-Уй!- испугался я.- Динина?

-Но.

-Как там Динка? Не блядуeт без меня?

-Иродов, сука, отдай челюсь!

-Каку?

-Встамну!

-А! То - мигом. Айн момент, геноссе.

-Одна нога здесь, друга в могыле!- пригрозила старая тварь.

Я кинулся в чулан. На пыльной полке в окружении мертвых покусанных мышей лежала бабкина челюсть. Времени она тут, видать, не теряла. Разрослась, возмужала, вопчим, выглядела куда внушительней, чем при нашей первой встрече.

Схватив ее, я выбежал из чулана прочь - загадочную смерть мышей потом расследую. На кухне соседи продолжали заниматься актом. Это было отвратительно.

Я выбежал под дождь.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Смердело...тьфу, блядь,- смеркалось. Дождь хлестал. Сквозь его серую паутину проглядывали яркие огни того нового Города, который упорно заглатывал старый.

Через туман неслась Гигантская Вставная Челюсть, перемалывая керамическими зубами самые лакомые куски Города. Наконец, она заглотила мой дом и, равномерно пощелкивая зубами, понеслась дальше.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ)

Динина бабушка открыла мне, шамкая голыми деснами.

-Якши,- проскрипела она.- Челюсь с собой?

-Челюсть,- говорю,- всeгда со мной.

В подтверждение я клацнул зубами.

-Подожди здесь.- Старушка пошла на кухню за топором.

-Поиграем в преступление-наказание в поддавки?- раздался оттуда веселый голос процентщицы.

-Не,- говорю,- Алена Хуйвасзнаеткаковна. Знаем мы, как вы плохо играете.

Тут бабка снова вышла в прихожую; без топора - на понт брала. Я, не желая искушать судьбу, метнул ей засраную мышами челюсть. Старуха страстно вставила ее в рот. Рот, очевидно, от доброй пищи, тоже разросся - челюсть вошла без скрыпа.

-Дина,- говорю,- блдяь, дома?

-Тебя это не должно ебать,- добродушно отвечает бабушка.

-А кому ж тогда должно это ебать?

Тут старухины глазки потеплели,она обольстительно похлопала меня по щеке и прорворковала, блядица:

-Дома, дома.

-Ну, посторонись тады, старая гнида.

Старушка озорно хихикнула.

-Вошь,- говорю,- кубическая, прости Господи!

И, перекрестившись, вошел в комнату.

Дина сидела в комнате одна и, совершенно голая, смотрела по телевизору "В сель-ский час, малыши".

-Кака ж ты тоща!- сказал я.

Дина оторвала голову от Хрюши, въебывающего на комбайне, и повернулась ко мне.

-Не могла,- говорю,- бабку объесть, пока у нее челюсти не было?

Тут бабка вкатила в комнату и уселась, гиена, перед телевизором.

-Слушай,- говорю,- когда ж ты сдохнешь?

-Но.

-Чо "но"! Ты уeбешь отсюда когда-нибудь?

-Но.

-Блядь, старая клизма! Оглохла, падаль?

-Но... а?

-Хуй на.

Старушка сделала погромче.

-Блядь, выруби свой говорящий ясчык!

-Ось?

-Дура. Говорясчий ящик вырубишь, блядь, или нет?

-Но.

-Не спорь с бабушкой,- раскрыла наконец рот Дина.- Она плохо слышит.

-Зато жрет хорошо.

-Но.

Под шумок я прислонил Дину к бабкиному креслу и, глядя на ейный затылок (динкину, то есть, жопу), вспомнил про свово деда. Тот, пидор, ходил на лося с голыми руками.

ЛИРИЧЕСКОЕ АТСТУПЛЕНИЕ (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО АТСТУПЛЕНИЯ)

А на протяжении нашей с Диной любви бабка пялилась в телевизор, восторженно поклацивая вновь обретенной челюстью.

ОН БЫЛ ЛЕСБИАНКОЙ СТЕПНОЮ, ОНА Ж ВОДОЛАЗОМ МОРСКИМ

Первым делом я наведался в редакцию. Редакция была пустынна и гола: счез даже патрет Ульяныча (не то Надеждина, не то Тупойблядиленина). Сейфы были опечатаны, столы изрезаны неприличными, на мой взгляд, словами. В уголке валялись разбитые яйца Аркалия. "Это ж с какой НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ силой нужно было бить по ним!"- восторженно подумал я.