М Валигура - Серебряная тоска

- Копай здесь, - сухо сказал я.

Серёжка хмуро начал копать.

- Ну? - сказал он через несколько гребков.

- Дальше.

- Туфта всё это.

- Дальше копай.

- О, мон Дьё!

- И не поминай Имя Божье всуе.

- Холодно, между прочим.

- Копай.

- Копаю.

Дзынь! Серёжкина лопата ударилась о что-то металлическое.

- Ну? - спросил Серёжка, не веря, не зная, чему не верить.

- Доставай.

Серёжка, ворча, полез в яму.

- Сундучок! - раздался из ямы его голос. - Тяжёлый, гад!

- Да, - сказал я.

- Чё ты "дакаешь", помогай.

Я помог Серёжке вытащить сундучок и вылезти ему самому. Сундучок был и вправду увесист.

- Ну, и что там? - спросил Серёжка.

- Как водится, - со скукой ответил я, - драгоценности и монеты. Золотые, естественно.

Серёжка с неожиданной жадностью приняляся откупоривать сундучок.

- Не мучайся, - вздохнул я. - Пошли в сторожку, там инструмент есть.

- И Корнеич, - алчно оскалился Серёжка, прижимая сундучок к груди.

- Не бойся, - сказал я. - Корнеичу ничего не нужно.

- Почему?

- Потому что...

... Корнеич родился третьим, ненужным ребёнком в семье. Родители дали ему немного необычное имя - Илья. Быть может, в честь Ильи Муромца защитника земли Русской - или пророка Ильи? Во всяком случае, ни защитником, ни пророком Корнеич не стал. А наоборот - натерпелся от старших сестёр щипков и насмешек.

Наплакался в подушку. А когда вырос - мстить почему-то не стал. И вовсе не почему-то, а от того, что любил своих сестёр, и когда у средней, Елизаветы, случился казус и срочно понадобились деньги, Корнеич временно (а оказалось - навсегда) устроился на кладбище - в те времена это было проще - и почти всю свою первую зарплату перевёл Елизавете. В то время он почти не пил - так что много ли ему было нужно? На женщинах он сразу поставил крест, взглянув в один из неверных юношеских моментов на себя в зеркало. Он был и впрвду на редкость некрасив:

обезьянья фигура - длинные, до колен руки, кривоватые ноги, вечная сутулость, словно предощущение, что жизнь станет для него горбом, который будет он влачить до конца дней своих - словом, он полагал, что любое его предложение будет встречено, в лучшем случае, презрительным смехом. А он боялся. Боялся быть осмеянным. Вообще, боялся грубости. А, в целом, боялся жизни. Так и жил - боясь. Бобылём, который не прочь бы жениться, и отшельником, который рад бы иметь друзей. В конце концов, и то, и другое заменила ему водка. Страх перед жизнью притупился, зато водка - после первой пары приступов белой горячки - научила его бояться смерти, которая виделась ему сплошным чёрным туннелем без малейшего проблеска света в конце.

Мы вошли в сторожку. Корнеич сидел за столом и набулькивал из бутылки в кружку.

- Нашёл-таки, курва, - довольно, впрочем, равнодушно произнёс Серёжка.

- Моя это, Сергей Васильевич, - ответил Корнеич, показывая зачем-то этикетку. На этикетке значилось: "Перцовка". - А "Смирновочку" вашу я в шкапчик прибрал. А трогать - не трогал.

- Ага. Поэтому мою "Перцовку" тронул.

- Богом клянусь, Сергей Васильевич...

Серёжка, не говоря ни слова, поставил сундучок на пол и вышел. Полминуты спустя он вернулся, несколько смущённый, держа в мокрой руке мокрую бутылку.

- Ну, прости, Корнеич, - сказал он. - Вот тебе откуп за недостойные подозрения.

- Он поставил свою "Перцовку" перед Корнеичем на стол.

- И "Смирновскую" можешь к ней присовокупить, - внёс свою лепту я.

Став обладателем трёх бутылок водки, Корнеич чуть не сошёл с ума.

- Сергей Васильевич, Игорь Ва... Это как же это?!

- Вот так, Корнеич. Ну что, угостишь нас?

- Да я... Господи! Счас закусочку соображу.

- И монтировку, - добавил Серёжка.

- Как? - не понял Корнеич.

- И монтировку, говорю, сообрази.

Корнеич, ничего уже не соображая, "сообразил" и то, и другое.

- Ну, что сначала, - спросил я Серёжку, - водка или сундучок?

- Сначала отпразднуем, - лаконично ответил тот.

Корнеич разлил по стаканам для начала "Перцовку". Закуска была обычная - хлеб, колбаса, лук, кильки в томате.

- Как в раю, - блаженно заметил Корнеич.

- А ты там был?

- Да где мне...

- А хочешь туда?

- Да куда мне...

Мы выпили. "Перцовка" заклокотала в горле и обожгла внутренности.

- Дрянь какая, - сморщился я.

- Лопай, что дают, как писал Антон Павлович.

Я загрёб ложкой (вилок, естественно, не было) несколько килек и отправил их в рот. Закусил хлебом и луком. Немудрящая закуска доставила мне больше радости, чем все сегодняшние плоды всезнания.

- Наливай ещё, Корнеич, - велел я.

Корнеича не нужно было упрашивать дважды. Выпили по второй. На сей раз я закусил колбаской. Это было чуть похуже кильки, но всё равно здорово.

- Здорово, - сказал я.

- Небось, вкуснее, чем Высший Разум? - ехидно спросил Серёжка.

Я быстро проглотил последний кусок.

- Умеешь ты портить настроение, - сказал я, вставая. - Ну, ладно, я пошёл.

- Ты погоди, а сундучок открыть?

- Вот сам и открывай.

- А тебе разве не интересно посмотреть, что в нём?

- Я и так знаю. И тебе уже говорил.

- Одно дело знать, что там золото, другое - запустить в него руку по локоть.

- Какое золото? - хмельно насторожился Корнеич.

- Зубные коронки скифов, - огрызнулся Серёжка. - Так как, Игорёк?

- Скучно всё это, - ответил я.

- А килька в томате - весело?

- Веселей.

- Вот и выходит, что ты со всем своим Космосом - обыкновенный алкаш. Вроде Корнеича. Кроме как выпить и закусить - ничего не надо.

- Может быть.

- Тогда хоть посмотри, как я окунаюсь по локоть в золото, каким нечистым алчным огнём горят мои глаза, плюнь, потому что тебе станет противно, развернись на каблуках и гордо удались.

- Заманчиво, - сказал я.

- Не, ну какое золото? - всё приставал Корнеич.

- Слушай, Корнеич, - не выдержал Серёжка, - водка у тебя есть - ну, так сиди, пей и помалкивай.

Он взял со стола монтировку и, поднатужившись, вскрыл сундук. Заскрипели ржавые петли, хрустнул врезной замок. Крышка откинулась, и по сторожке запрыгали весёлыми бесенятами разноцветные зайчики преломлённого света. Корнеич привстал, вытянув бурую морщинистую шею, и тут же снова рухнул на стул.

- Спаси-помилуй, - пробормотал он.

Серёжка, хоть и был подготовлен к зрелищу, на несколько мгновений окаменел.

- И это всё... моё? - осторожно спросил он.

- Во всяком случае, можешь распоряжаться этим барахлом, как хочешь. Хочешь - с Колькой поделись, хочешь - с Корнеичем, хочешь - сам всё сожри. Я вот только, с твоего позволения, десяток монет золотых возьму.

- Да-да, - залепетал Серёжка, - бери, конечно... сколько надо.

- Братишки, - снова влез Корнеич, - я что-то в толк... Что это? Откуда?

- Не волнуйся, Корнеич, - сказал Серёжка, - у тебя просто белая горячка. Вот мы сейчас уйдём, а ты сосчитай до десяти, выпей ещё, и все болезненные видения рассеются.