Елена Асеева - К вечности

Те самые стенания мальчика были лишь следствием моей досады. Когда я начинал негодовать на что-либо (вот как сейчас на тех, кто вновь был подле) то выпускал в мозг все свое огорчение. И тогда почасту мальчик плакал, али, как сейчас, принялся мешать эмоции, действия со словами. И посему вначале, вскочив на ноги, он шибанул лук о камни, пнул больной ногой колчан, а после, упав и зарыдав, уже принялся выплескивать, что я посылал на мозг (считая оный таковым) и иноредь приправляя их своими словами:

— Выродок! Выродок! Тощий выродок! — сие выплескивал я.

— Почему? Почему все ребята, как ребята? Все умеют держать меч в руках, любят бегать, охотиться, а я… Я какой-то урод… ущербный урод. Тощий, сухобитный выродок. Плаваю дрянно, бегаю еще хуже. Меча боюсь, охоту не люблю… Почему? Почему такой? Зачем живу? Позор своего рода, батюшки и матушки, — вторил, отзываясь мне, Яробор.

Нежданно он гулко вскрикнул, сжал правую руку в кулак и принялся колотить себя в грудь, стараясь определенно пробить там дырку. Он принялся охаживать ударами только дланью уже не собственную грудь, коя от ударов тяжко стонала, а землю… И шибанув по ней раз, другой, нежданно напоролся на камень, мгновенно распоровший средний палец от его костяшки, вплоть до средней фаланги. И тогда я выбросил мощное сияние, окутавшее мозг, погодя просочившееся сквозь черепную коробку, стараясь им умиротворить. Ибо гневался и успокаивался я также порывисто. Мальчик зараз утих, и, сомкнув очи, прерывисто задышал, тем выравнивая свое дыхание. Еще немного и прекратились удары его о грудь, значимо посветлела объятая красными пежинами кожа лица, степенно спало и само сияние, и он много ровнее сказал, озвученное мною несколько раньше:

— Черный, как смерть. Черный, худой замухрышка. Выродок, — губы отрока свело нежданно тугой корчей, он весь изогнулся дугой, и, подкатив очи, туго выдохнул, теперь вже говорил я, — тот, кто имеет природные особенности, отличающие его от живущих подле него однотипных существ. Вот кто такой выродок.

Нет, я не считал мальчика выродком. Просто порой это ощущал в отношении себя, особенно когда мои сродники пытались сокрыть от меня очевидно происходящее. Тем не менее, сейчас успокоив мальчика, и, как мог себя, я повелел ему подниматься и вылезать из оврага, в надежде, что те, кто не довыполнил свои обязанности и не излечил плоть, придет на помощь.

И оказался правым.

Потому как стоило Яробору, перехватываясь за нависающие коренья, и переступая с земли на валуны, ухватится за край оврага, как перста обеих рук резко придержали, и, переместившись к запястьям, вытянули мальчика на сам берег.

И тогда я увидел пред собой создание. Лишь погодя, когда создание излечило сломанную ногу отрока, и нос, я догадался, что это скорей всего бесица-трясавица, право молвить, вид которых еще не был записан во мне и на удивление дотоль не наблюдаем. Являясь возможно новой разновидностью, чего в целом мой старший брат Вежды вершил не так часто.

Однако нынче это выглядело низкого росточка, сухощавого сложения творение, дюже сильно кривившее спину так, что высоко вздевались вверх его угловато-торчащие лопатки, проступающие даже сквозь одежу. Длинными, мускулистыми были руки бесицы-трясавицы, сверху укрытые древовидной кожей довольно-таки трещиноватой. Сами руки дотягивались до беспалых, больших стоп. На круглом лице (поместившимся на сычиной форме головы) обильно укрытом густыми волосьми, бородой и усами бурого цвета, явственно просматривались два глаза с фиолетовыми крупными зрачками, широкой синей радужкой, и едва заметной голубоватой склерой. Крючковатый нос создания и обвислая кожа, оттянувшаяся на выпирающих вперед скулах, прикрывала своей мешковатой дряблостью щеки и точно покоилась на браде. С под волос на узком лбу таращились два маханьких серебристых рожка. Бесица-трясавица на удивление была одета в красный, долгополый, приталенный и расширенный книзу кафтан с глубокой выемкой ворота спереди так, что зрелась ее грудь и проступающие с под кожи чагрового цвета кости.

Я тогда недвусмысленно так молвил бесице-трясавице, и молвил лишь я, не мальчик, поелику он был введен в коматозное состояние, и спина его, окаменевшая в районе позвонка, и губы сведенные корчей, выразили всего-навсе мои чувства:

— Скажи Родителю… скажи… я вельми… вельми на него сердит.

Судя потому как увеличились оба ока бесицы-трясавицы и она торопко принялся отнекиваться от общения с Богами, я понял, что ей было велено скрывать от меня, не столько от мальчика, сколько от меня правду. И тогда я так осерчал… так, что от волнения спервоначалу засиял, а посем также срыву отключился. Впрочем, я был рад, увидеть это пусть и брехливое, но творение Вежды… Вежды, моего дорогого и любимого, старшего брата.

Я подключился несколько позднее, когда бесица-трясавица уже собиралась вывести мальчика из леса, ощущая в себе раздражение и нарастающее напряжение, и еще раз озвучил владеющее мной, передавая весть в первую очередь на Родителя, пред тем вновь обездвижив плоть:

— Увидеть… Хочу увидеть Отца… Скажи, это Родителю, не зачем от меня таиться.

Кажется, побледневшие губы Яробора ту молвь едва выдохнули. Безусловно, побледнел и он весь сам, в общем сердце его однозначно сдержало свой стук на пару бхараней. Посему всполошившись, подскочила с земли бесица-трясавица, придержавшая объятое тугой корчей тело мальчика. Не менее торопко запихнув ему в рот голубую капсулу, и попытавшаяся вновь пояснить, что живет в этих лесах с давних времен, оставленная Богом Волопасом… и общения с Зиждителями не имеет. Одначе, стоило мне токмо сильнее засиять, и, надавив на мозг Яробора, шепнуть: «передай!», создание Вежды благоразумно смолкло, не решившись далее волновать меня.

Этой же ночью, уже на прохождении второго испытания, сидя пред костром и вглядываясь в черное небо, блистающее далекими и близкими звездами, созвездиями, расплывчатыми туманностями не только я, но и плоть наполнялись смурью. Таковое со мной почасту бывало, ибо разлука с Отцом, особенно здесь на Земле становилась не выносимой, точно напоминая о Кали, Стыне… напоминая о Небо и Дивном, Дажбе и Круче… о жизни Еси и Влады… А после, когда ярко блеснула жерловина чревоточины, видимая для Яробора, как малая капелька горящего света, сообщившая, что в Млечный Путь прибыло достаточно крупное космическое судно, и вовсе от напряжения закричал. И тотчас болезненно свела корча пальцы на руках, ногах мальчика и плюхнув, потекла из его носа густая алая кровь, еще миг и на место рыданиям пришло окаменение плоти. А я выбросил в пространство на Родителя, отображение, картинку когда-то пережитого мной и Им, и звучавшие в ней слова, наполнили воспоминанием мою новую плоть: