Виктор Малашенков - Бутылка для Джинна

Я настолько измучился за последнее время, что выключил компьютер и улегся на кровать, предвкушая долгожданный отдых. Последней моей мыслью было сожаление о той жизни, которую я вел до того, как попал на злополучный корабль, увезший меня в мир кошмаров и непосильных испытаний.

Ночь прошла спокойно, я встал отдохнувший и полный сил. Меня уже не пугали ни суд, ни возвращение с позором на Землю, так как я считал, что свой долг я выполнил и все, что могло произойти позднее, сложится так, как сложится, и не иначе. В конце концов, что можно требовать от человека в возрасте чуть больше двадцати лет, не имеющего ни опыта, ни подготовки? Да я и так уже сделал практически невозможное, неужели от меня можно требовать чего-то еще?

С этими мыслями я и начал день. После завтрака, усевшись за компьютер, я прочитал пару юморесок, просмотрел коллекцию картин, затем легкий фильм про ковбоев, что-то вроде пародии на вестерн. Потом немного размялся, сделал несколько восточных упражнений.

Когда пришло время обеда, я включил музыку и под саксофон с удовольствием принял свою порцию тюремной пищи. Чем не жизнь? Никаких забот, ешь, спи да развлекайся! Но, как оказалось, этого было мало. Когда я прилег после обеда, мысли о происходящем опять нахлынули в мое еще не успокоившееся сознание.

Пытаясь отвлечься от них, я стал думать о том, насколько разные все-таки люди. Можно позавидовать тем из них, которые умеют распределить свое время и усилия на несколько направлений. На работе они занимаются с полной отдачей сил своими обязанностями, дома – домашними, успевают заниматься спортом, имеют хобби, а то и несколько. А взять, например, меня. Увлечения, как такового, у меня нет ни одного. Мне нравятся многие вещи, можно сказать, что очень многие. Но заняться чем-то одним, к примеру, коллекционированием, я не смогу. И причина не в неусидчивости и рассеянности, нет. Все дело в том, что я не видел смысла собирать какие-то вещи, чтобы они были только у меня. Это несправедливо по отношению к другим.

Если вещь действительно стоящая и оригинальная, то она должна находиться в соответствующем месте, где ее могут видеть все желающие. Не смогу же я доставать ее каждый вечер, стирать с нее пыль и любоваться при неярком свете и при зашторенных окнах!

Или страсть к путешествиям. Я понимаю еще, что можно отдохнуть в каком-то красивом месте, где природа неповторима, столько времени, сколько тебе хочется. Но засовывать себя в шкуру первобытного человека, чтобы испытать, каково ему приходилось на лоне природы, не имея под руками ни продуктов, ни подходящей одежды и простейшего жилища? Или, что еще интереснее, выбирать маршрут своих путешествий по количеству звездочек у отелей, обслуживающих тот или иной уголок природы! Это же не поддается никакой классификации! Хочешь жить среди любимой тобой природы, так живи. Но к чему горбатиться целый год на непосильной работе и отказывать себе даже в мелочах, чтобы потом в течение месяца в буквальном смысле изжариться под чужим солнцем и пожить не своей жизнью?

Вот так я лежал и не понимал, почему люди живут именно так, и завидовал им. Завидовал умению переключаться от одной жизни к другой, пусть даже ненадолго, желанию что-то изменить, пусть даже за очень высокую цену. У меня же не было в свое время желания к таким метаморфозам, я не любил резкого изменения своей жизни. По крайне мере, я не изменял ее сам, а плыл по течению, подчиняясь каким-то силам, управляющим этим течением.

И вот сейчас, лежа на тюремной койке, я не имел никакого выбора. Думать я мог только о том, что меня ждет в ближайшем будущем, не утону ли я в столь бурном течении с крутыми опасными поворотами. Если утром я согласен был подчиниться, то сейчас искал пути, которые могли изменить существующий порядок.

Если бы кто-то спросил меня, почему я это делаю, я бы ответить не смог. А ответ напрашивался сам собой. Я не мог не стремиться к этому, в этом я весь и, наверное, в этом смысл моей жизни. Так называемый крест. Меня все больше утешала мысль, что я оказался неспособным обходить те рифы и мели, встречающиеся на моем пути, которые резко изменяли мою жизнь. И все это происходило оттого, что я не умел сосредоточиться на чем-то одном, у меня отсутствовала цель в жизни. А, не имея ее, я воспринимал окружающее поверхностно и включался только тогда, когда это делать было лично для меня совершенно не нужно. Спрашивается, кто меня заставлял поступать в колледж, совершенно мне чуждый по своей сути? И зачем я нужен был как штурман со всеми своими «достоинствами»? Еще неизвестно, что могло случиться с кораблем в какой-то нестандартной ситуации, окажись я у штурвала?

А оказавшись на станции, я тут же создал напряженность благодаря тому, что влез опять же не в свои дела. Рассудительный человек, в этом я больше чем уверен, нашел бы более рациональный путь, я же тычусь туда-сюда, расшибаю лоб себе и подставляю ни в чем не повинных людей под удар. Когда же я остановлюсь, или для этого необходимо вмешательство могущественных «внешних сил»?

Эти мысли донимали меня до самого ужина и аппетита у меня совершенно не было.

Повинуясь какому-то порыву, я включил компьютер и вызвал перечень фильмов, записанных в его памяти. Затем долго перебирал названия, не решаясь на выбор. Взгляд остановился на фильме именно с этим названием – «Выбор».

Что ж, посмотрим, кто и что выбирает, решил я и дал команду на включение. Фильм начался без титров, наверное, будут в конце или записан не сначала. Камера продвигалась вдоль коридора, очень похожего на коридор нашей станции, подкатилась к дверям лифта и, тут я вздрогнул, откуда-то снизу вытянулась рука и, поднеся указательный палец к пульту вызова, вызвала лифт. Камера вплыла в кабину и теперь уже другая рука, с другой стороны, набрала код нужного этажа. До меня дошел смысл этих действий, и я истерически захохотал. Да это же простой прием, используемый некоторыми кинематографами, когда камера по замыслу замещает глаза героя. Да уж, нервишки мои совсем никуда не годятся. Попался на такой трюк, скоро буду хохотать и на показанный палец.

Тем временем камера зафиксировала остановку лифта, дверь открылась и она выплыла в коридор. Я подумал, что мне не совсем нравится такая форма съемки, не очень удобная, по крайней мере – для меня. Я хотел было остановить фильм и заменить его на другой, но протянутая к компьютеру рука повисла в воздухе, а нижняя челюсть начала опускаться ниже и ниже. Дверь напротив лифта была с номером «2122».

Это уже интересно, второе совпадение подряд. Что же будет дальше? Я опустил руку и продолжал смотреть. Камера повернулась вправо – никого, затем на сто восемьдесят градусов – тоже никого. Тогда протянулась рука и постучала в дверь моим (!) стуком. Я уже мог предположить, кто появится в дверях и кто подсунул мне этот фильм вместе с компьютером. Протянув руки, я попытался выключить компьютер и не смог, попытка выключить сам фильм тоже не удалась. Все становилось яснее ясного. Никаких кабелей не видно и компьютер просто закреплен на столе, а стол на полу. А в комнате раздался показавшийся таким родным голос Анны, вернее – ее шепот: