Джон Уиндэм - День триффидов [День триффидов. Куколки. кукушки Мидвича. Кракен пробуждается]

— Похоже, вам это не повредит, — сказал он.

— Еще бы! — согласился я. — Все так неожиданно… Такое кровавое месиво!

— А как это произошло? — задал он вопрос.

Я дал ему полный отчет о событиях, разумеется, со своей довольно ограниченной точки зрения. Минут через двадцать вернулся Бернард, который смог рассказать побольше.

— Братья Паули, вероятно, очень любили друг друга, — начал он. Зиллейби кивнул в знак подтверждения. — Ну так вот. Видимо, для младшего, Дэвида, вердикт по делу брата стал последней каплей, и он решил, что, если никто не стремится к тому, чтобы правосудие восторжествовало, он возьмет отмщение в свои руки. Эта Элси — его девушка. Она зашла за ним на ферму как раз, когда он собрался уходить. Увидев, что Дэвид несет ружье, Элси сразу поняла, куда дует ветер, и попробовала остановить парня. Но он не хотел ничего слушать и, чтобы отделаться от нее, запер девушку в сарае, а сам ушел.

Элси потребовалось немало времени, чтобы выбраться, но она, решив, что он отправился в Грейндж, пошла туда прямо через поля. Подходя к тому самому полю, где потом разыгралась трагедия, она уже думала, что ошиблась. Вероятно, Дэвид лежал, прячась. Увидела она его, когда он уже встал из укрытия и прицеливался. Прогремел выстрел. Пока она к нему бежала, он повернул ружье дулом к себе и нажал на спусковой крючок.

Зиллейби некоторое время пребывал в глубоком раздумье, потом пробудился.

— С точки зрения полиции — дело чистое. Дэвид, уверенный, что в смерти его брата виновны Дети, убивает из мести одного из них, а затем, чтобы избежать наказания, стреляется сам. Понятно — человек с нарушенной психикой… Что же еще может увидеть тут «здравомыслящий»?

— Совсем недавно я был настроен весьма скептически, — признался я, — но только не теперь. Как этот мальчишка смотрел на нас! Уверен, какое-то мгновение он думал, что виновен кто-то из нас двоих, пока не пришел к выводу, что это невозможно. Словами свое ощущение я передать не могу. Но те секунды, пока оно длилось, мне запомнились как бесконечное давление леденящего ужаса. Ты тоже чувствовал что-то в этом роде? — спросил я, обращаясь к Бернарду.

Он кивнул:

— Какую-то странную слабость, будто растекаешься в нечто желеобразное. И тоскливый холод…

— Это было словно… — Я замолчал, вдруг припомнив кое-что. — Господи! Все эти дела так задурили мне голову, что я забыл сказать полиции о раненом мальчике. Нам надо вызвать «скорую» в Грейндж!

Зиллейби отрицательно покачал головой.

— У них там есть в штате собственный врач, — сказал он нам. Почти минуту он о чем-то размышлял в установившейся тишине, потом вздохнул и опять покачал головой. — Не нравятся мне эти дела, полковник, совсем не нравятся. Как вы думаете, я не ошибусь, сказав, что именно так начинается кровная месть?

Начало ужина в Кайл-Мэноре задержали, чтобы Бернард и я могли дать показания полиции, и к тому времени, когда мы с этим покончили, я здорово проголодался. Я был очень признателен обоим Зиллейби за их предложение устроить нас с Бернардом на ночь у себя. Стрельба заставила Бернарда отказаться от намерения вернуться в Лондон. Он решил остаться поблизости, если уж не в самом Мидвиче, то никак не дальше Трайна, так что, если не остаться с ним, у меня была альтернатива — пуститься в длинный путь по железной дороге. Кроме того, я чувствовал, что мой скепсис по отношению к Зиллейби днем почти граничил с грубостью, и я с удовольствием воспользовался бы шансом загладить свою вину.

Я попивал бренди, чувствуя себя немного не в своей тарелке. «Ты не можешь, — говорил я себе, — оспорить ни существования Детей, ни наличия у них необыкновенных качеств. И поскольку такие качества реальны, должно быть какое-то реалистичное их объяснение. Ни одна из твоих общепризнанных концепций таких объяснений не дает. Поэтому если когда-нибудь объяснения будут найдены, то какими бы неприемлемыми они тебе лично ни казались, они будут основываться на принципах и концепциях, которых ты сейчас не приемлешь. Помни это и прячь поглубже свои инстинктивные предубеждения, когда они снова вылезут на поверхность».

За ужином, однако, мне не пришлось так уж свирепо грызть себя. Оба Зиллейби, понимая, что мы прошли через испытания, которых вполне достаточно для одного дня, изо всех сил старались направлять разговор на темы, далекие от Мидвича. У Бернарда был отсутствующий вид, но я высоко оценил такт хозяев и закончил ужин, слушая рассуждения Зиллейби о причинах синусоидального характера развития моды, а также о необходимости перерывов в политике социальной жесткости, дабы сдерживать разрушительную энергию новых поколений. Эти разговоры привели меня к концу ужина в совершенно уравновешенное состояние духа.

Однако не успели мы перебраться в гостиную, как острые проблемы Мидвича тут же вторглись в уют вечера, возникнув в образе зашедшего к Зиллейби мистера Либоди. Преподобный Губерт выглядел очень встревоженным и показался мне более постаревшим, чем это можно было объяснить прошедшими восемью годами.

Анжела Зиллейби велела принести еще один прибор и налила ему чашку кофе. Попытки Либоди поддержать обычный застольный разговор, пока он пил кофе, были героичны, но не долги: пустую чашку он отставил с таким видом, что стало ясно — больше он уже не в состоянии сдерживаться.

— Что-то следует предпринять!

Зиллейби задумчиво посмотрел на викария.

— Мой дорогой викарий, — напомнил он мягко, — каждый из нас говорит это уже много лет.

— Я имею в виду немедленные и решительные действия. Мы сделали что могли, чтобы найти для Детей место в обществе и сохранить вид какого-то равновесия. Учитывая обстоятельства, думаю, нам удалось это не так уж плохо — и все же сделанное было всего лишь паллиативом, импровизацией, эмпирикой. Дальше так продолжаться не может. Необходим кодекс правил, который будет определять поведение Детей, и меры, при помощи которых они могут быть привлечены к ответственности перед законом точно так же, как привлекают к ней нас самих. Если закон оказывается не в состоянии обеспечить соблюдение правосудия, его начинают презирать, и люди понимают: ничто не может гарантировать им спокойствие и защиту. Остается месть. Даже если мы выйдем из нынешнего кризиса без серьезных потерь, следующий кризис неизбежен и наступит очень скоро. Властям не следует прибегать к таким правовым формам, которые завершаются вынесением заведомо ложных вердиктов. Сегодня днем было принято решение, которое иначе как фарсом не назовешь. Никто в деревне не сомневается, что расследование смерти Дэвида Паули обернется таким же фарсом. Поэтому нам необходимо немедленно предпринять такие шаги, которые поставят Детей в рамки закона до того, как начнутся еще более крупные беспорядки.