Джон Уиндэм - День триффидов [День триффидов. Куколки. кукушки Мидвича. Кракен пробуждается]

О Детях там говорилось как о группах, представляющих не просто угрозу для страны проживания, но как о реальной и серьезной опасности для существования всего человечества. Правительства призываются к тому, чтобы без промедления «нейтрализовать» все известные группы. Изложена суть дела очень четко, но чувствуется оттенок паники. В обращении повторяется несколько раз, чтобы все это было сделано быстро и не только ради блага наций или континентов, а именно потому, что Дети — угроза всему человечеству.

Зиллейби изучал узор на тканой скатерти, наконец поднял голову и спросил:

— И какова же позиция военной разведки? Надо полагать, она хочет разобраться, какие козни затевают русские на этот раз?

— Большинство — да, но некоторые — нет, — признался Бернард.

Зиллейби опять поднял глаза.

— С Гижинском разделались на прошлой неделе, не правда ли? В какой именно день?

— Во вторник, второго июля, — ответил Бернард.

Зиллейби опять кивнул, как бы подводя итог своим размышлениям.

— Любопытно, — сказал он. — Но как, хотелось бы понять, об этом узнали наши Дети?

Вскоре после ужина Бернард объявил, что снова собирается в Грейндж.

— Мне не удалось поговорить с доктором Торрансом, пока там был сэр Джон, а уж после того, что с ним произошло, нам обоим стало не до разговоров.

— Думаю, вы не намерены раскрыть нам свои планы в отношении Детей? — спросила Анжела.

Он сделал отрицающий жест.

— Если бы у меня и были какие-то мысли, они представляли бы собой служебную тайну. А пока я хочу узнать у Торранса, нет ли у него каких-либо предложений, основанных на его опыте и знании Детей. Надеюсь вернуться через час или около того, — добавил он и вышел.

Покинув дом, Бернард автоматически направился к машине, но уже протягивая руку к дверце, подумал, что небольшая прогулка ему не повредит, и двинулся по дорожке к шоссе.

Сразу же за калиткой какая-то незнакомая дама в голубоватом твидовом костюме взглянула на него, заколебалась, а затем все же решилась подойти. На ее щеках возник слабый румянец, но приблизилась она решительно. Бернард снял шляпу.

— Я мисс Лэмб, а кто вы такой, мы всегда знали, полковник Уэсткотт.

Бернард ответил на ее слова легким поклоном, думая о том, кто же эти «мы». С успехом можно было предположить, что за словом «мы» скрывался весь Мидвич. Бернард поинтересовался, чем может быть полезен.

— Я к вам насчет Детей, полковник. Что с ними будет?

Он ответил достаточно правдиво, что пока в отношении Детей никакого решения не принято. Она жадно слушала, глаза ее ни на секунду не отрывались от его лица, пальцы, затянутые в перчатки, намертво сцепились.

— Никакой жестокости не допустят, ведь правда? — умоляющим тоном произнесла мисс Лэмб. — О, я знаю, та ночь была ужасна, но это же не их вина! Они еще не ведают, что творят. Вы понимаете, они же совсем маленькие! Я знаю, они выглядят вдвое старше своего возраста, но что с того, правда? Они не хотели зла, которое причинили. Они испугались! А разве мы не испугались бы, явись к нам толпа, которая полна решимости сжечь наш дом? Конечно, испугались бы! Мы имели бы полное право защищаться, и никто не посмел бы нас осудить! Господи, да если бы мужчины пришли в мой дом, я бы стала защищаться первым попавшимся под руку — может быть, даже топором!

Бернард в этом очень сомневался. Такая картина — маленькая хрупкая женщина, идущая против толпы с топором в руках — как-то не укладывалась в его голове.

— Уж очень сильное средство они применили, — напомнил он ей мягко.

— Я знаю, но, когда вы молоды и напуганы, очень легко показаться более жестоким, чем вы есть на самом деле. Помню, когда я была ребенком, случалось так, что несправедливость заставляла меня внутренне кипеть. Если бы у меня были силы поступить так, как хотелось, это было бы ужасно, говорю вам, просто ужасно!

— К сожалению, — указал Бернард, — у Детей есть такая сила, и вы должны согласиться, что применять ее они не имеют права.

— Да, — согласилась мисс Лэмб, — но все будет иначе, когда они подрастут и поймут. Я уверена! Больше они не будут! Люди кругом говорят, что их надо выслать отсюда, но вы же так не сделаете, правда, не сделаете? Они же не злые! Так получилось просто потому, что они испугались! Они раньше не были такими! Если они останутся здесь, мы сможем научить их любви и мягкости, сможем доказать, что люди не хотят им вреда…

Она заглядывала ему в глаза, заламывала руки, слезы готовы были хлынуть в любую минуту.

Бернард ответил ей ничего не выражающим взглядом, поражаясь преданности, позволившей оценить шестерых убитых и много тяжело раненных как результат ребячьей шалости. Он почти ощущал, как в ее мозгу возникает видение обожаемой тонкой фигурки с золотыми глазами, загораживающей весь остальной мир. Она никогда не проклянет, никогда не перестанет любить, никогда не поймет… Это ведь единственное удивительное, волшебное событие за всю ее бесцветную жизнь.

Сердце Бернарда обливалось кровью от жалости к мисс Лэмб.

Он смог лишь объяснить ей, что решение находится вне его компетенции, и заверить, стараясь при этом не пробуждать несбыточных надежд, что все, сказанное ею, он включит в свой доклад. Затем он как можно вежливее распрощался и ушел, чувствуя спиной ее встревоженный, укоризненный взгляд.

Деревушка, по улице которой сейчас проходил Бернард, выглядела сонной и притихшей. Надо полагать, думал он, чувство протеста на установление Детьми блокады весьма сильно, но те немногие жители, которых он видел, за исключением нескольких беседующих пар, явно занимались сугубо личными делами. Единственный полисмен, патрулировавший сквер, зевал от скуки. Первый урок, преподанный Детьми и заключавшийся в том, что собираться толпой опасно, очевидно, был усвоен прочно. Это был серьезный шаг к диктатуре — неудивительно, что русским так не понравился ход дел в Гижинске.

Пройдя ярдов двадцать по Хикхэм-лейн, Бернард набрел на двух Детей. Они сидели на обочине и смотрели на небо куда-то в западном направлении с таким вниманием, что даже не заметили, как он подошел.

Бернард остановился, посмотрел в ту сторону, куда были направлены их взгляды, и тут же услышал звук реактивного самолета. Самолет был хорошо виден — серебристый абрис на синем летнем небе, где-то на высоте пяти тысяч футов.

В тот самый момент, когда Бернард его увидел, под брюхом самолета возникло несколько черных точек. Затем появились белые купола парашютов — пять штук, которые плавно спускались вниз. Самолет же продолжал лететь дальше.

Бернард перевел взгляд на Детей как раз в то мгновение, когда они обменивались довольными улыбками. Он опять взглянул вверх на самолет и на пять медленно опускающихся куполов. Он не очень разбирался в самолетах, но был уверен, что это легкий бомбардировщик дальнего радиуса действия, обычно имеющий на борту экипаж из пяти человек. Он снова посмотрел на Детей, и тут они его заметили.