Ян Кравец - Мёртвые бабочки (СИ)

- Осторожно с девушкой! - суетится Золлак, пытаясь взобраться на свою лошадь. - Ради бога! Она не здорова!

Он задумывается и добавляет:

- Ради всех богов!

- Я в порядке, - смеётся Лори.

- Мне лучше знать!

Золлак уверяет себя в том, что беспокоится от Лори только из страха перед её грозной сестрой. Но в глубине души он точно знает, что Ксен тут ни при чем. Было в Лори что-то такое, что заставляло мужчин, вне зависимости от возраста относиться к ней с преданностью и заботой. Может, это была беспомощность, может, бесхитростность, но, во всяком случае, не красота. Будучи дворцовым лекарем, Золлак перевидал немало смазливых баб. Джейми, последняя любовница архонта своей красотой затмевала Клеопатру, но к ней Золлак относился с плохо скрываемой брезгливостью. Новая Клеопатра заразила архонта и половину его приближенных дурной болезнью, от которой садился голос и гнили внутренности. Нет, Золлак сторонился красивых женщин. Лори ж была не столько красивой, сколько беззащитной. Это чувствовалось в положении её рук, в наклоне головы, в веках, опущенных на незрячие глаза. А ещё Золлак явственно видел, что Лори доверяет - не только ему, но и всякому человеку. Он никак не мог понять, как можно доверять людям, сотворившим с тобой такое зло, но реальность заставляла признавать, что никакая беда не ожесточит доброе сердце.

- Во дворе архонта сейчас неспокойно, - говорит Девин. - Поскорее бы Стиви взошёл на трон!

- Милашка Стиви - архонт, - говорит Золлак и жуёт губами. Повторяет это ещё раз, словно пробуя на вкус, и вдруг со страхом смотрит на Девина: - Но ведь для этого ему придётся обойти свою сестру Сиа! Она старшая!

- Сиа слишком глупа для трона.

- Не думаю, - качает головой Золлак. В его левом ухе болтается длинная серьга из перевитых между собой цветных ниток. Когда он качает головой, серьга щекочет плечо. Лори думает, что сейчас ей плевать на архонта, только бы прекратить этот шелестящий звук. Для её чутких ушей он хуже скрипа металла по стеклу. Лори тянет руки к Золлаку, нащупывает серьгу и несильно дергает. Золлак вздрагивает от неожиданности и едва не падает с лошади.

- Что ты делаешь, малышка?

- Эта штука... Она...

- Я сниму, если тебе так не нравится, - улыбается Золлак и заправляет длинный хвост серьги за ухо. Лори слышит, что он делает и испытывает досаду за обман. Неужели слепота превратила её в ребёнка, которого можно легко обвести вокруг пальца? Сестра никогда не обращалась с ней как с ребёнком. Она поворачивает к Золлаку негодующее лицо, но он занят разговором с Девином и не обращает на неё внимания.

- Ларсен ни перед чем не остановится. Рано или поздно он истребит всех и выйдет из тени. Уже сейчас он начал к этому готовится. Он заставил Питера повысить налоги и обязал торговцев отдавать в казну третью часть всякого товара. Народ пока не взбунтовался, но всё к тому идёт. И кто же будет нашим спасителем? Кто покарает дурных и наградит достойных? Кто убьёт Питера? Конечно же, великий Ларсен. Ларсен-миротворец. Уверен, он уже придумал себе звучный титул и заказал придворным поэтам сочинить оду в свою честь.

- Мне кажется, ты несколько драматизируешь, - говорит Золлак. - Вряд ли Ларсен решит разделаться с братом. Если всё обстоит так, как ты говоришь, Ларсен может уговорить брата добровольно отказаться от трона.

- И Питер, конечно же примет его любезное предложение, - подхватывает Девин. - Да, ты прав, он не просто согласится, но и ухватится обеими руками за это предложение. Питеру власть в тягость, он бы с большим удовольствием обменял её на покой. Но всё зашло уже так далеко, что ничего не получится завершить миром. Ларсен слишком заигрался. Будет взрыв.

167.

В то время, когда Ксен приходит в себя после неспокойного сна, Золлак и Девин со спящей Лори уже почти достигли дворца архонта Ларсена. Они собираются остановиться на ночлег в доме знакомого Золлаку привратника. А вот Ксен мечтает о том, чтобы не спать больше никогда в жизни. Она идёт по направлению к центру пустыни и надеется, что стеклянная пирамида будет там на самом деле.

К вечеру она отмахала девяносто миль, расстояние, которое пустынный караван проходит только за неделю. Впереди и в самом деле еле тащится караван, похожий на длинную ленту, растянутую среди снегов. Ксен вспомнила небо из окна самолёта, бескрайнюю белую равнину со сверкающим серебряным краем. Приходила на память и пословица о том, что караван движется со скоростью самого медленного верблюда. Но вот ведь какая штука, сколько не вглядывайся в горизонт, на всю пустыню не найдётся и одного верблюда. Преодолеть соляную пустыню не под силу ни верблюду, ни коню, ни даже гранд-слону, потомку вымерших серых гигантов прошлого.

От края до края соляной пустыни больше ста дней пути. Днём температура нередко поднимается до пятидесяти градусов тепла, ночью падает до минус двадцати. Колодцев с питьевой водой нет, растений и животных нет. Соль белой коркой оседает на коже и забивает лёгкие. Опытные караванщики не расстаются с тканевой маской, набитой толченым углём. Их одежда состоит из тонкого нательного белья и грубого балахона, сплетённого из пеньковых верёвок. Руки и ноги они перевязывают тряпками, так что почти не остаётся голого тела. И всё равно во всякий день можно узнать караванщика по изъеденной коже на пальцах и ладонях и пламенеющим волдырям, покрывающим лицо и губы. На языке левеллеров, жителей ближайших к пустыне поселений слова "караванщик" и "мертвец" звучат одинаково - "тонг". Редкий тонг доживает до сорока лет, но среди тех, кто пересекает пустыню пятый раз в своей жизни, нет бедных. Прибыльное это дело, перевозить грузы из круга в круг. Соляная пустыня - единственное место на земле, не иссеченное защитными кругами.

Синий мул, вот животное, которое может исходить пустыню от края до края и при этом не сдохнуть ни от холода, ни от жажды. Странное это животное, не похожее ни на одно другое в мире. Синие мулы питаются солью, без которой невозможно их кровообращение. Раз или два в год мулам необходимо добраться до края пустыни, чтобы в течение нескольких недель питаться корнями вереска и можжевельника. Корни перерабатываются в вещество, называемое подкожным жиром, хотя оно вовсе не похоже на жир обычных животных. А уже жир и обеспечивает мулам возможность для длительного нахождения в пустыне. Пустыня их пастбище, а соль их трава. Мулы превосходно себя чувствуют при отрицательной температуре, а вот тепло, наоборот, переносят с трудом. По этой причине передвигаться верхом на их спинах можно только ночью. В свете луны шерсть их светится глубоким синим светом, отсюда и название. Всю ночь без устали синие мулы бредут по пустыне, ведомые караванщиками, а с первыми солнечными лучами впадают в глубокий сон. Температура их понижается до двадцати градусов, сердце бьётся трижды в минуту, дыхание почти отсутствует. Ничто не способно вывести синих мулов из этого состояния, и погонщики это знают. День в соляной пустыне время отдыха не только мулов, но и людей. То тут, то там блестят черные шатры, поднимается к нему дым костров.