Виталий Вавикин - Сонная реальность

– Мы сделали это вместе! – сказал Вернон и шагнул к Анике, торопя ее пожать ему руку.

Кто-то подтолкнул ее в спину. Аника едва не споткнулась. Все это длилось лишь несколько мгновений – Вернон подошел к толпе, где стояла Аника, пожал несколько рук. Он уже собирался уйти, оставив Анику наедине со своими обидами, когда она все-таки вытащила руки из карманов плаща. И снова мгновения времени как-то растянулись. Сначала никто не заметил оружие в правой руке Аники, затем ахнул один человек, потом другой. Общество, где жизнь человека была возведена в абсолют, не понимало, что происходит. Общество просто смотрело, слушало. Не верил в происходящее даже сам Макс Вернон. Аника шагнула к нему, сжимая в ладони рукоять револьвера, пытаясь спустить слишком тугой курок. В глазах главы колоний застыл немой вопрос. Весь воздух, казалось, вибрировал немым вопросом. Аника взяла револьвер двумя руками. Левый указательный палец помог правому давить на курок. Громыхнул один выстрел, второй, третий. Алые, сочные бутоны вспыхнули на белой рубашке Макса Вернона.

Аника развернулась и пошла прочь. Никто не пытался ее остановить. Никто не знал, что нужно делать в подобных случаях.

По соседней улице неспешно полз рейсовый автобус. Он остановился на остановке, и Аника вошла в него. Маршрут вел к причалу. Улица, по которой они ехали, изгибалась, вздыбливалась. Аника представила свою шхуну и подумала, что сейчас было бы неплохо просто куда-нибудь уплыть… Но плыть было некуда.

Аника вышла на следующей остановке, немного не доехав до причала. Улица была пустынна. Где-то далеко завывала сирена скорой помощи. Изогнутый мост вел через впадавшую в море реку к старому театру. Только сейчас Аника поняла, что держит револьвер в правой руке. Она поднялась на мост и выбросила оружие, надеясь, что течение реки унесет его из города, из жизни. Револьвер исполнил свое предназначение. Судья вынес приговор, палач занес топор, но что-то случилось, и топор отсек голову судье. «Хватит с этого мира смертей, – подумала Аника. – Жизнь изменилась. Убийцам не место здесь». Она прошла мимо театра, направляясь к зданию комитета.

Молодая секретарша стояла у открытого окна, надеясь, что праздничная процессия пройдет по улице внизу. Все еще надеясь.

– Я могу вам помочь? – спросила она, увидев Анику.

– Там кто-нибудь есть? – спросила Аника, указав на дверь в зал заседаний комитета, где должна была пройти инаугурация главы колоний.

– Есть, но… – секретарша растерянно хлопнула глазами, узнав Анику Крейчи, женщину, которую она ставила себе в пример в последние месяцы. – Боюсь, сейчас все немного заняты…

– Меня они примут, – заверила ее Аника.

Ночь была темная. Отраженный от луны солнечный свет почти не проникал сквозь затянутое тучами, обещавшее дождь небо. «Ночью человек должен спать», – говорил себе Станислав Орьяк, вот только заставить себя отправиться в спальню не мог. Где-то там, в доме, умирал его сын, и врачи сказали, что помочь может только пересадка легких. Сказали так, словно это было плевым делом. Взять клона, вскрыть ему грудную клетку, положить рядом сына Орьяка и заменить отказавшую деталь на пригодную… Многие так делали, особенно если учесть, насколько велик был процент врожденных заболеваний в этом крохотном уцелевшем после начала Возрождения обществе, вот только… не было у семьи Орьяк клонов. Сам Станислав уже и не помнил, сколько поколений назад его род отказался от этой программы. Может быть, инициатором была его бабка или прадед. Но суть в том, что у всех его знакомых клоны были, но их органы им не требовались, а у него клона не было, и вот в семье уже происходило второе несчастье. Сначала умерла мать, когда Станиславу было одиннадцать, и вот теперь умирал его сын. Мальчику недавно исполнилось семь. Врачи сказали, что ничего не могут сделать.

– Такое случается, – развели они руками.

Станислав молчал. Смотрел на них и проклинал своих предков, покинувших программу клонирования. Сейчас смерть Тадеуша была решенным делом. Может быть, пару недель, может, пару месяцев. Оставалось надеяться, что комитет планирования семьи не сочтет возраст Станислава и его жены достаточным поводом, чтобы отказать им в повторной репродукции. Станислав узнал, что возраст мужчин учитывается не так критично, как женщин. Что ж, если комитет откажет в повторной репродукции, то он подаст на развод и подыщет себе другую жену. Верее, не жену, нет. Ему нужна еще одна мать для его ребенка. И может быть, с другой женщиной у их ребенка будет больше шансов?

В эту ночь Станислав так и не смог заснуть. Боль и горечь предстоящей потери смешались с надеждой и волнением принятого решения. Жизнь не кончается, у него будет второй шанс.

Орьяк принял душ впервые за последнюю неделю и переоделся, решив, что его проблемы не должны омрачать жизнь его клиентов. Он прямо так и сказал жене, когда она попыталась упрекнуть его за попытку воспрянуть духом. Потом Орьяк позавтракал и отправился на работу, убедив себя, что еще рано и умирающий сын, скорее всего, спит, так что навещать его не стоит.

Грузовик Орьяка стоял в отдельном гараже. Кузов был заполнен свечами, которые он поставлял по всей Седьмой колонии. Его заказчиками были церкви, театры, медитационные центры и библиотеки, где пытались создать соответствующую далекому прошлому обстановку, хотя иногда свечи использовали и на днях рождения, и за столиками влюбленных в ресторанах. Со своей женой Станислав Орьяк никогда не ужинал при свечах, считая это дурным вкусом. Он был рабочим, и ему нравилось понимать это, чувствовать, видеть, приходя в свой дом, глядя на свою жену, на своего ребенка…

Станислав замер, чувствуя, как при мысли о Тадеуше внутри что-то натянулось и лопнуло, зазвенев так, словно оборвали струну на старой гитаре. Это чувство повторялось десятки раз за день. Но сегодня Орьяк нашел лекарство от боли и беспомощности. Он думал о будущем. Он представлял свою новую семью. Нужно лишь пережить то, что нависает над ним сейчас неизбежностью, а потом… Потом боль уступит место чему-то новому.

Работник театра открыл ему ворота, позволяя подъехать к месту разгрузки как можно ближе. Два ящика свечей отправились на склад. Еще один заказ нужно было отвезти в пригород, где находился ресторан, но Станислав Орьяк решил, что сначала должен заехать в комитет и подать заявление на повторную репродукцию. Молодая секретарша выслушала его и велела заполнить бланк с официальным заявлением. Зарывшись в бумаги, Орьяк пытался вспомнить, неужели, когда они заводили первого ребенка, было столько же проблем? Когда он поднимал на секретаршу глаза, она мило улыбалась ему, словно говоря: простите, но через это проходят все, не нужно ненавидеть меня. Но Орьяк ненавидел, особенно после того, как, потратив больше часа на заполнения бланков, он услышал от секретарши, что комитет не рассматривает заявления на репродукцию от лиц, у которых уже есть один ребенок.