Виталий Вавикин - Сонная реальность

– Почему вы не сказали мне сразу об этом? – вспылил Орьяк.

– По-вашему, я умею читать мысли? – растерялась секретарша. – Вы пришли и сказали, что хотите завести ребенка. Но если вы хотите подать заявление на репродукцию второго… – она достала новый бланк, но Орьяк отказался.

«Какой смысл просить комитет о втором ребенке, если к тому времени, когда они вынесут решение, Тадеуш может быть уже мертв и все начнется по-новому?» – думал Орьяк, впервые спросив себя, а как комитет вообще отнесется к смерти Тадеуша? Не будет ли это весомым аргументом, чтобы поставить крест на репродукции семьи Орьяк? Он хотел спросить об этом молодую секретаршу, но она так старательно и так неестественно улыбалась, что ему стало тошно.

Это чувство отвращения преследовало его весь оставшийся день. Особенно когда он вернулся домой. Клаудия встречала его на крыльце и смотрела так, словно хотела в чем-то обвинить.

– Я опоздал? – спросил Станислав Орьяк, закрывая ворота в гараж.

Клаудия качнула головой.

– Тогда почему ты на меня так смотришь?

– Как? – нет, она не спрашивала, она словно говорила: какой же ты идиот, если не можешь понять все сам.

– Мне не нравится твой взгляд.

– Понятно.

Они прошли в дом и сели за стол. Орьяк пообедал в ресторане, куда поставлял свечи, но раньше Клаудия всегда заводилась, если он отказывался есть дома, поэтому он ждал. Ждал неприготовленного ужина. Вернее, ужин был приготовлен, только никто не собирался накрывать на стол. Станислав кашлянул и, опустив голову, уставился на свои руки. Клаудия продолжала смотреть на него. Они так и просидели дотемна, а потом, навестив Тадеуша, отправились в спальню. Они спали пока еще в одной кровати, но давно стали пользоваться разными одеялами.

Скоро, когда сыну станет хуже, Клаудия решит, что пришло время спать порознь, переехав в комнату больного ребенка.

– Ты мог бы поставить нашу кровать рядом с кроватью сына, – скажет Клаудия мужу.

– Две кровати не поместятся в его комнате, – скажет Станислав, не представляя, как сможет спать, когда рядом умирает частица его жизни.

– Ты никогда его не любил, – посчитает Клаудия отказ мужа переселиться в комнату умирающего сына безразличием.

Станислав предпочтет промолчать, решив, что жена сейчас не особенно понимает, что говорит. Клаудия тоже промолчит, решив, что если муж молчит, значит, ее слова попали в цель.

Тадеуш умрет месяц спустя в больнице. Врачи будут поддерживать его жизнь до последнего, продлевая мучения ребенка. Его тело накроют простыней, положат на каталку и увезут в морг. Палата опустеет. Пожилая медсестра откроет окно, впуская вечернюю прохладу.

– Я подала заявление в комитет, чтобы твоему роду разрешили использование клонов, – скажет Клаудия мужу, глядя на кровать, где недавно лежал ее семилетний сын.

– И что они сказали? – спросит Станислав.

– Сказали, что нужно было давно это сделать.

– Я тоже теперь так думаю.

– Но теперь уже поздно.

– Да. – Станислав вздрогнет, услышав, как пожилая медсестра уронила железный поднос, заполненной жидкостью, которую машины до последнего откачивали из легких Тадеуша.

– Простите, – скажет медсестра.

Потерявшие сына родители хмуро кивнут. Они покинут клинику спустя два часа, поручив приготовление к похоронам местному агентству, которое им посоветует лечащий врач Тадеуша, ставший за долгое время болезни мальчика почти что родственником для его родителей.

– Вы сможете обратиться в комитет и попытаться еще раз, – скажет им врач перед уходом то, что не решались сказать друг другу они сами.

Ни Клаудия, ни Станислав не ответят. По дороге домой они будут молчать. Впервые за последние недели Клаудия приготовит ужин – скромный и отвратительный, но Станислав съест все, не заметив недостатков. Чуть позже он ляжет спать – в гостиной на диване, как спал последние месяцы, пока Клаудия спала в комнате умирающего сына. Но сына больше не было.

– Можно я лягу с тобой? – спросит Клаудия, когда Станислав будет уже засыпать.

Он не ответит, лишь подвинется и поднимет одеяло. Клаудия ляжет рядом, не снимая одежды. Вскоре они уснут – усталые, утомленные, измученные, но какие-то смирившиеся, сбросившие наконец-то с плеч груз неизбежности.

Помня о ненавистной секретарше, Станислав откажется идти в комитет, отправив Клаудию одну. Это случится две недели спустя после похорон, и Клаудия будет рада, что муж отказался сопровождать ее в комитет. В последнее время вообще как-то все чаще хотелось побыть одной, подумать… Вернее, не подумать, а просто побыть в одиночестве, чтобы никого не было рядом, никого из прошлого, из воспоминаний. Недолго. Достаточно пары часов в день. Вечером она уже начинала скучать и ждать, когда приедет Станислав. Он возвращался всегда вовремя, и они ужинали за одним столом, разговаривая о чем угодно, кроме оставленного в комитете заявления на повторную репродукцию. Но думали об этом они всегда. Ждали. Волновались.

– Полагаю, решение придет, как и все отчеты комитета, в начале следующего месяца, – скажет лишь однажды Станислав.

– Полагаю, ты прав, – скажет Клаудия.

Это будет их единственный разговор касательно заявки на репродукцию. Прямой разговор. Косвенно, надеясь на лучшее, Клаудия попросит мужа остаться на выходные дома и помочь ей с уборкой. До позднего вечера она будет обходить комнату усопшего сына стороной, и уже когда начнет темнеть, ненавязчиво спросит Станислава, не помнит ли он, где хранится детская кроватка Тадеуша.

– Помню, – скажет он, и не пройдет часа, как они будут планировать цвет будущей детской и пол ребенка… но по-прежнему даже не заикаться о предстоящем решении комитета.

В начале следующего месяца из комитета придут три письма. В первом будет информация о социальном статусе рода Орьяк. Во втором уведомление комитета о включении Станислава и Клаудии Орьяк в программу клонирования. И в третьем короткий, лаконичный отказ на повторную репродукцию. Эти письма Клаудия получила утром. Станислав приехал вечером. Клаудия прочитала письмо с отказом лишь однажды, Станислав – как минимум раз десять.

– Они поставили крест не только на нашей семье, но и на каждом из нас в отдельности, – сказал за ужином Станислав.

– А ты готов был продолжить свой род без меня? – спросила Клаудия.

– Нет, – соврал он.

Но в эту ночь они снова спали порознь. Утром Станислав связался с поставщиками из пригорода и предупредил, что не сможет приехать в ближайшую пару дней.

– Нужно заняться ремонтом в доме, – сказал он, но в действительности оставаться в доме не мог.

Запах краски напоминал о ремонте в детской и о крушении надежд.