Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

— Садитесь, — резко сказал он. — что вы хотите сказать?

Сидя у его правого колена, она посмотрела вверх со смелостью, которую он слишком хорошо помнил, и ответила:

— Если вы сдадитесь, мы позволим вашим людям уйти домой.

Он не сразу подыскал нужные слова.

— Дония, тебе не стоило бы дерзить.

— Нет, Сидир, я говорю серьезно, — ответила она. Сегодня ее глаза казались изумрудными. — Конечно, мы не хотим тратить жизни наших людей. Мы не держим на вас зла, и не будем держать, если вы сейчас же уберетесь из нашей страны. Даже народы Яир и Лено пальцем вас не тронут, если увидят, что вы уходите. Уходите. Оставьте для верности ваше тяжелое оружие и уходите с миром. Не умирайте на чужой земле, не оставляйте сиротами своих детей. — Мягким движением она положила руку ему на бедро и оставила ее лежать там. Рука жгла его, как огонь. — В былые времена мы были друзьями, Сидир. Мне хотелось бы, чтобы мы искренно пожелали друг другу благополучия.

Он сжал кулаки, собирая свою волю, и выдавил усмешку.

— Мне нечего вам предложить кроме того, что вы уже слышали — заключите мир с Империей. Но поскольку вы не желаете принять это, я дам вам добрый совет. Уходите с нашего пути. Мы выполняем повеление Престола, и если кто-нибудь попытается нам препятствовать, мы сметем его и проложим себе путь.

— Дикие животные бодаются со скалами, потому что они не способны думать, — тихо произнес ее муж Ивен. — Вы полагаете, что будете по нам стрелять, топтать лошадьми, рубить саблями. А что, если мы первыми нападем на вас? Потребуются долгие минуты, чтобы перезарядить ваши пушки. Кавалерийская атака может нарваться на длинные копья. Мы будем сражаться рука об руку, спиной к спине, мужчина к мужчине, или женщина к мужчине. Северянин обычно проворнее южанина, и наша манера атаковать действует ему на нервы… Все это вам известно. Черви всей долины знают это, пожирая сжатый нами урожай.

— Согласен, — ответил Сидир. — Но вы не подумали о том, что и мы можем все это учесть. К примеру, на лугу Элк наши всадники окружили ваших, согнали их в кучу и перемололи, а тем временем ваши пешие болваны были наголо разбиты нашей пехотой. Моя тактика испытана и проверена. Либо вы сдаетесь и бежите, либо наша армия сотрет вас в порошок.

«Чего я хочу? — с болью подумал он. — Я хорошо знаю, что даже если всех вас уничтожим, нам это дорого обойдется. Если же вы скроетесь в своих дебрях, нам понадобится лет десять, чтобы передавить вас, как паразитов, потеряв при этом неизвестно сколько солдат».

Рука Донии все еще лежала у него на бедре. Проникающий в дверь солнечный луч тронул тоненькие золотистые волоски у нее на запястье.

Крупный смуглый мужчина, Джоссерек из Киллимарейча, шевельнулся в углу. Ему не доставало кошачьего спокойствия рогавикьянцев. Почему-то Сидиру показалось, что и от него исходит горечь.

— Подумай, Сидир, — произнес он. — Ты ведь собираешься вернуть Арванет. Допустим, ты прорвешься сквозь нас, но чего это будет тебе стоить?

Баромьянец изобразил подобие улыбки. Он разозлился, и от этого почувствовал облегчение.

— Вы требуете наши орудия? Какой смысл нам будет тогда идти на Арванет?

Джоссерек ухмыльнулся.

— У рогавикьянцев, когда они наступали на город, вообще не было никаких орудий, да и сейчас нет.

— А у приморцев?

— Мы пришли сюда не затем, чтобы говорить о политике. Хотя я с удовольствием поговорю и о ней, если вы сдадитесь.

«Может быть удастся узнать, что в действительности произошло в Арванете? Что-то там странное… Нет.»

— Если вы сегодня останетесь живы, Джоссерек, я снова вас об этом спрошу.

«Стоит мне пошевелить пальцем, и охрана арестует их. Можно потом допросить их с пристрастием.

Но этого не будет, пока ты находишься среди них, Дония».

— Я не понимаю. — Она едва не плакала, — Я не понимаю… народы, которые могли бы быть друзьями, учиняют войны… воюют далеко за пределами своих границ… Кто от этого выигрывает, Сидир?! Ваши люди? Те, кто остались дома? Неужели когда-нибудь мой дом угрожал твоему? Зачем вы здесь?

— Мы принесли с собой цивилизацию, — ответил он автоматически и услышал, как Джоссерек фыркнул. Остальные мужчины, казалось, были озадачены не меньше Донии.

Ему неудержимо хотелось погладить ее склоненную голову. Но это увидят его солдаты. Какое-то время он сидел молча, потом произнес:

— Я бы возненавидел тебя, если бы ты пришла просто так. Я действительно не понимаю, как ты можешь говорить и решать за тысячи твоих людей, которые терпеть не могут, когда ими командуют? Ты можешь мне это объяснить?

Она задохнулась, ее рука сжала его бедро.

— Что ты им должна? — продолжал он. — Почему ты здесь? Весной я дал тебе обещание: пусть люди Гервара помогут нам, и тогда они будут свободны от Империи, пока сами не захотят прийти под ее высокую руку. Сейчас я повторяю свое обещание.

Все молчали. В палатку задувал холодный ветер.

— Что ж, — печально закончил он, — ты можешь по крайней мере принять безопасность от меня лично. Оставайся здесь, в моей палатке… Дония, кто бы не захотел… Не ввязывайся в бой. Оставайся жить. Ты вольна уйти, когда захочешь. Но я надеюсь найти тебя здесь, когда вернусь.

После этого она взглянула на него, и он заметил, что сожаление на миг смягчило гордые черты ее лица.

— А ты тоже останешься? — с вызовом спросила она. — Спасибо, но это не по мне. — И сразу же, словно радуга показалась из облака: — Давай простимся друзьями.

Она махнула рукой. Ее мужчины кивнули, поднялись и вышли из палатки. Она тоже поднялась, но лишь затем, чтоб развязать дверной полог. Ткань упала с мягким шумом, в палатке стало темно. Дония повернулась к нему.

Может быть, поцелуй был совсем коротким. Он забыл о времени. Не знал он и того, долго ли стоял и смотрел, пока она со своими товарищами не скрылась из вида.

Ординарец, седой слуга-баромьянец, осмелился спросить:

— Подать лошадь Главнокомандующему? Они скоро начнут наступать.

Сидир передернул плечами.

— Да! — Он понял, что выкрикнул это. — Да, едем! Дьявольски холодно…

Пока он ждал, пока садился в седло, пока ехал, его не оставляло двойственное чувство, будто он боролся сам с собой. Неужели его околдовали? Нет, цивилизованные люди не верят ни в заклятия, ни в волшебниц. Любой мужчина, взрослый мужчина — прежде, чем он им станет — это… тупое и неудержимое, как половое влечение у быка… нет, вовсе не так просто и не так безобидно — ведь бык никогда не допускает, чтобы одна самка превращалась для него в солнце, вокруг которого вращается весь мир с приходом весны… Дония прекрасная женщина, но что он позволил ей с собой сделать? Лучше бы она умерла сегодня. Пусть она лежит убитая, и пусть поскорее наступит конец… неважно какой.