Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

Стена щитов сомкнулась вновь и двинулась на подменыша и короля троллей, отступивших перед копьями альвов. Скафлок встал и вывел своих воинов с поля битвы, оставляя павших соратников. Иллреде тоже присоединился к своей гвардии, и только Вальгард остался в одиночестве там, где был. Приступ ярости у него прошел.

Залитый кровью, покачиваясь, стоял он над телом Асгерд.

— Этого я не хотел, — сказал он. — Воистину, мой топор проклят. А может, проклят я сам? — Удивленно провел он ладонью по глазам. — Но ведь они же не родственники мне, правда?

Ослабев после приступа, он сел возле мертвой Асгерд — битва переместилась в другое место.

— Теперь бы еще убить Скафлока и Фреду — и будет пролита вся кровь, которую я когда-то считал своей, — пробормотал он, гладя толстые золотистые косы умершей. — И хорошо бы сделать это с твоей помощью, Братоубийца. Эльфриду тоже… если еще жива. Я могу ее убить, почему бы и нет? Она же не моя мать. Моя мать — это огромное мерзкое существо, заточенное в подземелье Имрика, а Эльфрида, певшая мне колыбельные, мне никто.

Плохи были дела альвов, хоть и бились они отважно. Скафлок, дравшийся в первых рядах, окликнул их и вновь собрал вокруг себя. Наведя порядок в рядах, он снова повел их в бой. Его меч сеял вокруг смерть — ни один тролль не мог устоять против сверкающей стали, и воспитанник Имрика неуклонно прорубал себе путь к морю.

Он заколебался лишь на мгновение, когда пал Голтан, пронзенный копьем.

— Теперь у меня на одного друга меньше, — сказал Скафлок. — Невосполнимая утрата. — Затем вновь возвысил голос: — Вперед, за Эльфхейм!

Остатки альвов пробились сквозь ряды троллей и вышли на берег. Валка, прозванный Мудрым, Флам с Оркнейских островов, Хлоккан Красное Копье и другие могучие альвы полегли, прикрывая отход, пока остальные добирались до кораблей. Часть альвов сбежала со склона, спускавшегося к берегу, разбрасывая остатки добычи, и это несколько ослабило натиск троллей, потому что Иллреде предпочитал вернуть свои сокровища, нежели потерять еще несколько своих подданных.

В живых осталось достаточно альвов, чтобы вести половину кораблей. Остальные сожгли волшебным пламенем. Потом они спустили драккары на воду, заняли места на борту и, с трудом выгребая, выплыли из фиорда.

Съежившаяся на дне корабля Скафлока Фреда увидела его, высокого и залитого кровью, на фоне диска луны. Он чертил в воздухе руны и произносил незнакомые ей слова. Ветер сменил направление, стал вихрем, затем ураганом. Корабли альвов с твердыми, как железо, парусами и согнутыми, как луки, мачтами помчались вперед. Они летели все быстрее и быстрее — как водяная пыль, как облака, как сон и чары, как блеск луны на воде. Скафлок стоял на носу корабля и пел колдовскую песню. С развевающимися волосами, позвякивая разодранной кольчугой, он походил на какого-то древнего бога или демона.

Сознание покинуло Фреду.

Очнулась она на ложе из слоновой кости, застланном мехами и шелком; ее искупали и одели в парчовую рубаху. У ложа, на столике тонкой работы, она нашла вино, воду, виноград и другие южные фрукты. Но кроме этого девушка видела лишь темно-синий полумрак.

Поначалу она не могла вспомнить, где находится и что случилось, но потом воспоминания ожили в ее памяти, и Фреда разрыдалась. Плакала она долго, но спокойствие было в самом воздухе, которым она дышала, и, вдоволь наплакавшись, девушка выпила вина, которое не просто ударило в голову, но сняло боль, словно добрая рука, положенная на сердце. Наконец сон сморил ее.

Проснувшись снова, она почувствовала себя совершенно свежей и отдохнувшей, а когда села, к ней подошел Скафлок, шагая сквозь голубое пространство.

От его ран не осталось и следа, он приветливо улыбнулся девушке. Одет он был в короткую, богато расшитую рубаху и юбку, под кожей играли мускулы. Сев рядом, он взял Фреду за руку и заглянул ей в глаза.

— Тебе лучше? — спросил он. — Я добавил в вино лекарство, излечивающее разум.

— Я чувствую себя хорошо, но… где я? — ответила она.

— В Альвгейте, замке Имрика, среди альвийских гор на севере страны, — сказал Скафлок, и от страха девушка широко раскрыла глаза.

— Никто не причинит тебе вреда, и все будет так, как ты пожелаешь, — успокоил он ее.

— Спасибо тебе, — шепнула девушка, — после Бога, который…

— Не произноси здесь святых имен, — предупредил Скафлок, — ведь альвы этого не выносят, а ты их гость. Но кроме этого ты можешь говорить все, что угодно.

— Ты не альв, — медленно сказала Фреда.

— Да, я человек, но воспитывался здесь. Я приемный сын Имрика, прозванного Хитрым. Ярл альвов стал мне ближе родного отца, кем бы он ни был.

— Как ты сумел нас спасти? Мы уже отчаялись.

Скафлок поведал ей о войне с троллями и о походе к пещере Иллреде. Потом снова улыбнулся и сказал:

— Лучше поговорим о тебе. У кого это такая красивая дочь?

Фреда вспыхнула и начала свою историю. Он слушал ее, но без особого интереса. Имя Орма ничего ему не говорило, поскольку Имрик, желая порвать связи своего воспитанника с людьми, сказал ему, что подменил ребенка далеко на западе страны. Кроме того, с помощью лишь ему известных средств, он воспитал Скафлока так, чтобы убить в нем интерес к своему происхождению. О Вальгарде Фреда знала лишь то, что он ее брат, который вдруг обезумел. Правда, Скафлок почувствовал в берсеркере что-то нечеловеческое, но занятый своими мыслями — особенно о Фреде — не углублялся в этот вопрос. Он решил, что в Вальгарда вселился демон, а удивительное сходство с собой приписал зеркальному колдовству — Иллреде мог применить его по многим причинам. К тому же никто из альвов, с которыми Скафлок разговаривал об этой необычной встрече, ничего не заметил. Потому ли, что альвов слишком захватила битва, или же Скафлоку это привиделось? Наконец воспитанник Имрика пожал плечами и забыл об этом деле.

Фреда тоже не задумывалась над сходством двух мужчин, поскольку никогда не спутала бы их. Их глаза, губы, мимика, походка, движения, речь, поведение и образ мыслей настолько отличались друг от друга, что она едва заметила сходство сложения и черт лица. Мимоходом подумала она, что у них, возможно, был общий предок — какой-нибудь датчанин, сто лет назад проведший лето в Англии, но потом она снова забыла обо всем.

Забот хватало и без того. Лекарство, которое она приняла, могло, правда, приглушить боль, но было не в силах стереть из памяти девушки жестокой правды о том, что случилось. Пока она говорила, потрясение и удивление необычайностью окружения, до сих пор сдерживавшие печаль, уменьшились, и Фреда закончила свой рассказ, рыдая на груди у Скафлока.