Пол Андерсон - Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]

Поначалу время было для нее палачом, но не из-за тяжести греха и скорби по близким — это она могла вынести, а новая жизнь в ее лоне частично заменила их, — а из-за тоски по Скафлоку.

Он не подавал признаков жизни, а она не видела его с тех пор, как в последний раз он печально взглянул на нее у кургана Орма в то зимнее утро. Он ушел, окруженный со всех сторон врагами, в самую мрачную из всех стран, за сокровищем, которое должно было стать причиной его гибели. Где он сегодня? Жив ли еще или уже лежит мертвым, и вороны выклевывают ему глаза, когда-то светившиеся только для нее? Жаждал ли он смерти так, как когда-то Фреду? А может, просто забыл о том, чего не мог вынести, и отрекся от людей ради холодных объятий Леи? Нет, это невозможно, он не отверг бы любви, пока жив.

Но жив ли он, и если да… долго ли проживет?

Время от времени он снился ей, стоял перед нею как живой, держал в объятьях, и их сердца бились в одном ритме. Он шептал ей на ухо, смеялся, слагал любовные стихи, и игра становилась любовью… Она просыпалась среди ночи, задыхаясь в душном мраке…

Фреда изменилась… После великолепия альвийского замка и безумных, но таких радостных дней охоты на троллей в лесной глуши, жизнь людей казалась ей серой и ограниченной. Поскольку Торкел крестился только для того, чтобы торговать с англичанами, Фреда редко видела священника, хотя и жаждала этого, зная, что согрешила. После чудес леса, холмов и моря церковь казалась ей угрюмой. Она по-прежнему любила Бога — ведь вся земля была его творением, а церковь — делом рук человека. — но не могла заставить себя встречаться с Ним очень часто.

Иногда она уходила по ночам, садилась на коня и ехала на север. Благодаря колдовскому зрению, она могла мельком видеть жителей Страны Чудес — убегающего гнома, сову, рожденную не из яйца, черный корабль, плывущий вдоль побережья. Однако те, кого она решалась спросить, бежали от нее, и девушка не могла ничего узнать о войне между альвами и троллями.

Но даже мельком замечаемый мир, необычайный и безумный, был миром Скафлока, и в некое короткое, но чудесное время она сама принадлежала к нему.

Она искала себе работу, чтобы не думать слишком много, а ее молодое здоровое тело расцветало. Когда недели превратились в месяцы, она почувствовала в себе то же волнение, которое заставляет птиц лететь за моря и раскрываться почки, похожие на кулачки младенца. Увидев себя в пруду, она поняла, что из девушки превратилась в женщину — ее стройная фигура округлилась, груди набухли, кровь быстрее кружила по телу. Она становилась матерью.

Если бы он мог сейчас увидеть ее… Нет-нет, это невозможно. Но она любила его, любила всем сердцем.

Зима ушла среди дождей и раскатов грома, первая зелень покрыла деревья и луга, птицы вернулись домой. Фреда увидела знакомую пару аистов, которые удивленно описывали круги над имением Орма. Они всегда гнездились на крыше его дома… Фреда расплакалась тихо, как весенний дождь, в сердце ее была пустота.

Хотя нет, ее вновь заполняло чувство — уже не прежняя безграничная радость, но спокойное удовлетворение. Ребенок в ее лоне рос, и в нем или в ней — это не имело значения — ожили все забытые надежды.

Она стояла в полумраке под цветущей яблоней, и лепестки падали сверху после каждого порыва ветра. Зима кончилась. Скафлок жил в весне, в туче и в тени, в рассвете и закате солнца, в диске луны, говорил голосом ветра и смеялся вместе с морем. В бесконечном танце времен года через несколько месяцев должна прийти зима, за ней следующая, но она носила под сердцем прошлое лето, и все те, которые еще наступят.

Торкел готовился к торговому плаванию на восток, которое давно замыслил вместе с сыновьями. Это не нравилось Аудуну, и в конце концов он сказал отцу:

— Я не могу плыть.

— Что это значит? — воскликнул Торкел. — Ты, который больше всех нас мечтал об этом, теперь хочешь остаться дома?

— Ну… кто-то должен же здесь быть.

— У нас хорошие дружинники.

Аудун отвернулся.

— У Орма были не хуже.

— Наше имение меньше, чем у Орма, и значит, ближе к соседям. А кроме того, вспомни, что после нападения люди решили держать стражников на берегу. — Торкел быстро взглянул на сына. — Что тебя гнетет, парень? Говори правду! Ты боишься схватки?

— Ты же знаешь, что нет! — возмутился Аудун. — Хотя я никогда еще не проливал крови, но убью любого, кто это скажет. Просто я не хочу плыть в этом году, вот и все.

Торкел кивнул.

— Значит, дело во Фреде. Так я и думал. Но у нее нет родственников.

— Ну и что? Земли Орма принадлежат теперь ей, а у меня появятся деньги, когда в следующем году я поплыву с вами.

— А как же ребенок, зачатый бродягой, о котором она ничего не говорит, но, похоже, постоянно думает?

Разгневанный Аудун опустил голову.

— Это вина не ее и не ребенка, которого, если уж о том зашла речь, я охотно посадил бы себе на колено. Фреде нужен кто-нибудь, кто сможет помочь ей… да, помочь забыть о мужчине, который бросил ее. Если бы я мог найти его, ты увидел бы, как я боюсь схватки!

— Что ж, — Торкел пожал плечами. — Я могу приказывать тебе, но не твоему сердцу. Останься дома, если хочешь.

— Он помолчал и добавил: — Ты прав, обширные земли Орма не должны пустовать. А из девушки может выйти хорошая жена, которая даст тебе много сильных сыновей. — Он улыбнулся, хотя взгляд его был полон беспокойства. — Добивайся ее и завоевывай, если сможешь. Надеюсь, судьба будет к тебе добрее, чем к Эрленду.

Когда поля были засеяны, Торкел уплыл с остальными сыновьями и другими юношами. Поскольку они собирались посетить несколько стран по другую сторону Северного Моря, назад их ждали только поздно осенью или в начале зимы. Аудун печально смотрел на уплывающий корабль, но когда, повернувшись, увидел радом Фреду, решил, что поступил правильно.

— Ты действительно остался, чтобы следить за посевами? — спросила девушка.

Он покраснел, но ответил смело:

— Думаю, ты знаешь ответ.

Фреда отвернулась и ничего не сказала.

Дни становились все длиннее, и весна целиком вступила в свои права. Теплый ветер, плеск дождя, птичьи трели, обилие дичи, рыба, заполняющая реки, цветы и белые ночи… И все чаще Фреда чувствовала движения ребенка.

Но еще чаще рядом с нею был Аудун. Время от времени, в приступе раздражения, она гнала юношу прочь, и тогда его печальное лицо всегда вызывало у нее угрызения совести.

Он ухаживал за ней, сбивчиво говорил слова, которых она почти не слушала. Уткнувшись лицом в букет цветов, сорванных им для нее, она сквозь ароматные лепестки видела его робкую улыбку. Фреду удивляло, что такой рослый и практичный юноша был слабее ее.

Если они поженятся, он станет ее супругом. Но ведь это не Скафлок, а всего лишь Аудун. О, любимый!