Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

Виньякур пригласил рыцарей полюбоваться портретом в зале Совета. Он облачился в стальную кирасу и наплечники и накинул на плечи подбитый горностаем плащ. Под фиолетовым беретом его загорелое лицо казалось особенно красным. Магистр подозвал Караваджо – тот подошел, преклонил колено и поцеловал ему руку.

– Маэстро, вы – истинное украшение нашего ордена и нашего острова.

Рыцари по очереди подходили к портрету, и Виньякур, похоже, вполне разделял их восхищение. Вперед протолкнулся инквизитор. Он внимательно рассмотрел портрет, а затем понимающе усмехнулся. Отыскав среди рыцарей Караваджо, он спросил художника:

– Как вам это удается?

Караваджо смотрел на него непонимающе.

– Как вам удается передать такое сходство? – повторил делла Корбара. – Только ли гений тому причиной? Неужели вы и впрямь в один прекрасный день проснулись и увидели, что ваши юношеские наброски превратились в бесподобное отражение самой жизни?

Караваджо вгляделся в лицо инквизитора, пытаясь понять, что он имеет в виду.

– Мне просто любопытно, – улыбка делла Корбары выглядела слишком невинной.

– Признаюсь, я пользуюсь зеркалом, чтобы проецировать изображение на холст, после чего обвожу его контур.

– Зеркалом?

Неподдельное удивление в голосе инквизитора польстило Караваджо. Зрители редко интересовались его техникой. Его либо превозносили как гения, либо разоблачали как шарлатана. Почти никто не задавал ему вопросов о том, как именно он работает.

– Зеркало передает изображение на холст, хотя и в перевернутом виде.

– Какое зеркало? Металлическое? Или, может быть, из полированного камня?

– Это предметы колдовства, святой отец, а я пользуюсь зеркалом для работы. И не зарываю его на перекрестке посреди ночи, распевая заклинания.

– Тем не менее я слышал, что некоторые художники в Риме экспериментируют с камерой-обскурой – магическим приспособлением, которое с помощью зеркал показывает на холсте движущееся изображение.

В душу Караваджо закралось страшное подозрение: неужели из него хитростью выманили признание? Неужели одного зеркала достаточно, чтобы инквизитор обвинил его в ереси, привлек к суду и под пыткой вырвал показания против великого магистра?

– В подобных принадлежностях нет колдовства, что бы вы ни подозревали.

– Проекция движущегося изображения – несомненно, бесовское изобретение.

– Это изобретение научное, использующее всего лишь силы природы.

Инквизитор вскинул голову:

– Во дворце кардинала дель Монте вы знались с учеными, не так ли? Напомню вам, что наука сама по себе имеет бесовскую природу, потому что стремится объяснить чудеса Господни иначе, нежели изложено в Писании. Вы пользуетесь камерой-обскурой?

Высокопоставленные рыцари во главе с Виньякуром вышли из зала.

– Буду рад пригласить вас в мою мастерскую, где вы не найдете никаких недозволенных устройств.

Инквизитор взял Караваджо под руку и вслед за рыцарями покинул зал Совета.

– Вы и впрямь надеетесь, что они посвятят вас в рыцари? – он взглянул на Караваджо, наслаждаясь его удивлением. – Я все знаю, не так ли? Происхождение – их плоть и кровь. Как в картах: герцог бьет маркиза, маркиз бьет графа, граф бьет рыцаря, – монах толкнул Караваджо пальцем в грудь, – который бьет вас.

– А кто бьет инквизитора? – Караваджо показал пальцем в небо. – Только Он?

– Иногда. Слушайте, может быть, мне удастся вас убедить, что есть и другие причины со мной сотрудничать. Я могу вернуть вас в Рим. Разве вас там не ждут? Я слышал о некой Лене, – инквизитор произнес ее имя еле слышно, ласковым шепотом, словно в ночи шептался с девушкой, касаясь дыханием ее груди.

Караваджо нахмурился. Делла Корбара поджал губы:

– Поужинаете со мной?

Караваджо с поклоном пропустил инквизитора вперед. Тот заметно хромал. Он опускал правое плечо, чтобы уравновесить движения покалеченной левой ноги, словно пригибаясь к земле в присутствии высоких, сильных рыцарей. Караваджо последовал за ним, будто зачарованный – или отравленный медленным ядом.

Они сели за стол в харчевне на другой стороне площади. Рядом с ними расположились трое доминиканцев, сопровождавших делла Корбару.

– Посмотрим, как живет другая половина рода человеческого? – Инквизитор подозвал слугу. – Подай-ка мяса по-мальтийски.

Делла Корбара говорил с наигранной веселостью путешественника, стосковавшегося на чужбине.

– Мальтийцы обычно едят крольчатину, – заметил Караваджо.

– Ради бога, только не кролика, – взмолился делла Корбара. – Тошнит от крестьянской еды. Уж лучше рыбу.

– Рыбы нет, святой отец, – ответил слуга.

– Чтобы на острове да не было?

Слуга замялся.

– Ну, выкладывай, парень. Почему сегодня нет рыбы?

– Рыбаков послали работать на галерах ордена, святой отец. Рыцари отпустят их в конце лета на два месяца, когда настанет время лампуки.

– Что это?

– Рыба такая, ее запекают в тесте с луком, каперсами и чесноком.

– Перестань, у меня аппетит разыгрался, – делла Корбара со смехом потер живот. – Даже слушать не буду, настоящая пытка…

Он хлопнул Караваджо по плечу.

– Как на дыбе!

Мальтийцы покидали харчевню как можно более незаметно. «Вусмерть пьяный солдат с обнаженной шпагой едва ли очистит харчевню быстрее, чем инквизитор», – подумал Караваджо.

– Здесь ведь нечего бояться, правда? – Делла Корбара проводил их глазами. – Во всяком случае, моим знакомым.

Караваджо скривился, как от неприятного запаха.

Хищные черты делла Корбары исказила кривая улыбка.

– Иногда я вспоминаю какую-нибудь греховную мысль, услышанную на исповеди, и задумываюсь, не мне ли самому она пришла в голову.

– Без сомнения, вы слышите то, что намерены услышать.

– На ваших картинах изображены великие грешники – Иуда и Саломея, убийцы мучеников. Вы выбрали их, потому что у вас самого душа убийцы. Но вы ищете что-то и за гранью смерти, пытаясь написать искупление, – только вот не знаете, каково оно. Я хочу помочь вам, а заодно получить в Риме новый пост. Если я не отличусь здесь, меня могут отправить жечь ведьм в Калабрии.

– Это вам понравится.

Инквизитор почесал нос.

– Вы видели останки после костра?

– Нет. А разве что-то остается?

– Думаете, люди горят лучше, чем баранина? Тело – лишь оболочка, имеющая человеческий облик, – он подался вперед и ловко, будто поймав на лету птицу, схватил Караваджо за запястье. – Клянусь жизнью Его Святейшества: вы мне поможете, маэстро. И мы оба вернемся в Рим.

Караваджо смотрел на бледную руку у себя на обшлаге. Инквизитор знал, как вывести его из равновесия. Читал в его душе как в раскрытой книге. Просительное выражение на лице делла Корбары сменилось угрожающим. Он оскалился, как мужчина, которому возлюбленная, распалив, отказала в благосклонности.