Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

Мартелли проводил Караваджо до Итальянского подворья. Старик остановился у ворот и заговорил с предводителем рыцарей Кастилии. По двору со сжатыми кулаками расхаживал Роэро. «Понятно, почему он бесится. Пытался запугать меня в соборе, но безуспешно. Он этого так не оставит». К колодцу шел за водой поваренок, с опаской косясь на Роэро.

Караваджо направился прямо к лестнице, чтобы избежать возможной стычки. Но Роэро окликнул его и пошел за ним.

– Помните, что святого Иоанна вы пишете для рыцарей, а не для горстки изнеженных римских меценатов.

«Он знает о моем заказе. Эти рыцари так же стремятся выведать любой секрет, как инквизитор».

Роэро подступил к нему вплотную.

– Я слышал, каких красавчиков вы писали в Риме для кардиналов и купцов. Видел, как вы носитесь с этим поваренком – не только краски он там вам растирает, – он указал большим пальцем на мальчика у колодца. – И если о нашем святом Иоанне кто-нибудь напишет такой стишок, как об изнеженных мальчишках на ваших картинах, пеняйте на себя. «В твоем сердце он пламя зажжет» – слышать не желаю подобных виршей!

«Он знает, что меня прочат в рыцари, и исходит ненавистью. Он боится, что я оскверню благородную кровь ордена. Не позволяй втянуть себя в драку, Микеле!»

Роэро сжал затянутую в перчатку руку, ткнул Караваджо кулаком в плечо, отбросив к стене, и довольно оскалился.

Микеле потер ушиб – понимая, что требует от себя слишком многого. Как всякий мужчина, он дорожил честью не меньше, чем бессмертной душой.

Роэро тем временем выхватил из-за пояса кинжал:

– Я срежу с тебя мясо и брошу кости собакам!

– Раньше я тебе яйца отрежу, чванливый паяц! – вырвалось у Караваджо.

Не успел еще затихнуть его голос, а он уже пожалел о сказанном, но было слишком поздно. Они сцепились. Караваджо попытался выбить кинжал из рук Роэро, но тот сделал выпад.

– Господин Роэро, он безоружен! – прозвенел женский голос.

Роэро как будто не слышал.

– Синьор Джованни, нет! – снова крикнула женщина.

Роэро отвлекся. Оба оглянулись на девушку, державшую за руку поваренка. Она была на год или два старше и похожа на него, как сестра. По мальтийскому обычаю голова ее была повязана черным платком – так что открытым оставалось только лицо с глубоко посаженными черными глазами, затененными длинными ресницами.

– На безоружного человека, синьор Джованни! – повторила она с легкой укоризной.

Во двор вошел Мартелли. Роэро спрятал свой кинжал, смерил Караваджо презрительным взглядом и подошел к девушке. Мальчик выступил вперед – Роэро его оттолкнул. Он замахнулся, но девушка не дрогнула. Рыцарь отвесил ей такую оплеуху, что сам чуть не потерял равновесие, а она упала на землю как подкошенная.

– Как ты смеешь произносить мое имя, шлюха? – закричал Роэро.

Девушка вытирала хлынувшую из носа кровь.

«Похоже, она сказала не все, – догадался Караваджо. – Роэро коснулся ее не в первый раз. Она ведь знает, как его зовут… Вряд ли его ласка была ей приятнее, чем этот удар».

Роэро широкими шагами вышел за ворота. Мартелли сунул мальчику в руку монету:

– Отведи ее к аптекарю.

– Пойдем, Кармена, – он помог сестре подняться и увел ее.

– Лучше тебе носить оружие, Микеле, – поджал губы Мартелли. – Такому рыцарю, как Роэро, честь не мешает нападать на безоружного – теперь ты и сам это знаешь. Нельзя рассчитывать, что в следующий раз рядом окажется эта девчонка, чтобы его пристыдить.

Караваджо поднялся в мастерскую и вынул из сундука кинжал. Он вспомнил чувство свободы, охватившее его в молельне, пока он читал письмо великого магистра. «Нет, похоже, спасти себя могу только я сам», – подумал он и спрятал кинжал под камзолом.

Игроки в триктрак бросили кости. Мартелли отправил свои фишки к дальней стороне доски, другой рукой перебирая лазуритовые четки. Караваджо потянулся за стаканчиком с костями. Старый флорентинец не смотрел на соперника. В свете фонаря казалось, что его взгляд направлен внутрь. Должно быть, рыцарь перебирал в памяти схватку с неприятелем и каждую полученную рану, каждое мгновение в прошлом, когда он ощущал присутствие Бога, – и предстоящую с ним встречу. Караваджо с горечью улыбнулся.

Никогда еще не было так легко сплутовать в игре и никогда так не хотелось отдать противнику победу.

О чем вспоминает Мартелли? Как играл в кости с товарищем по караулу во время осады острова турками? С того дня миновало более сорока лет – тогда Мартелли, наверное, было столько лет, сколько сегодня Караваджо. Какие картины встают перед стариком из тьмы памяти? Караваджо выпил кубок вина, пока черед бросать кости перешел к Мартелли.

– Ты ведь немало потрудился над лицом великого магистра на портрете, маэстро Караваджо?

– Не больше, чем над другими изображенными мною предметами, синьор, – возразил Караваджо с обидой: как и многие мастера, он желал, чтобы каждый этап его работы получил признание.

– Да ладно, Микеле, я наблюдал за тобой в мастерской, видел, как ты часами смешиваешь краски, подбирая оттенок кожи под глазами великого магистра. Ты ведь не просто хотел передать, как свет падает на его лицо, – ты искал внутренний свет.

– Он виден каждому, синьор. Трудность в том, чтобы его передать.

– Передать суть человека?

– Да, суть.

Мартелли сделал ход. Караваджо с удивлением обнаружил, что почти все фишки соперника достигли противоположного края поля.

– Молодым рыцарем я освоил самые сложные приемы фехтования, – Мартелли выбросил правую руку вперед, словно принимая стойку «к бою», хотя сжимал в пальцах четки, а не шпагу. – Cavazione– это когда ты проводишь лезвием по всей длине шпаги противника. Я всегда держался misura larga [13]и защищался против mandritto squalembrato [14], когда противник целился мне в левую щеку, ударом falso dritto [15], – рассказывая, он размахивал руками, показывая каждый выпад.

Караваджо кивнул: он понимал значение этих терминов и владел описанными приемами.

– Во время поединка я двигался как учтивый царедворец на приеме, – продолжал Мартелли. – Но после того как побывал в нескольких серьезных переделках, перестал красоваться. В дни великой осады я мог толкнуть врага плечом, чтобы он потерял равновесие, а затем всадить в него клинок, – он рванул Караваджо за плечо и ткнул его кулаком в бок. – Кинжалом под мышку, вот так.

Удар Мартелли был нанесен столь умело – ни одного лишнего движения! – что Караваджо вздрогнул. Теперь понятно, почему рыцарь не боится садиться играть с плутами.

– Как-то раз на стене нашего замка – той, что смотрит на море, – продолжил Мартелли, – турок выбил у меня из рук оружие и уже готов был меня прикончить. Я прижал ему руки к туловищу, чтобы он не мог размахнуться палашом, и прокусил шею.