Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

Под стенами Итальянского подворья расхаживал, покачивая фонариком на поясе и насвистывая восточные мелодии ночной сторож. Караваджо отмахнулся от комара и осветил лампой холст. Из мешочка, сделанного из свиного пузыря, он выдавил немного жженой умбры и макнул кисть в льняное масло, чтобы развести краску. Затем потрогал темную охру, которой окрасил камни тюрьмы, – не останется ли на пальце след? Нет, можно наносить следующий слой. Он повернул кисть в разведенной льняным маслом умбре и затем поднес ее к холсту.

Издали этот слой краски – всего лишь фон для лужи крови под шеей святого. Но любой, кто подойдет поближе, увидит, зачем он. Кровью святого, пролитой при казни, – кровью, что так долго грозила самому художнику и от которой его в скором времени спасет возведение в рыцарское достоинство, – Караваджо впервые поставил под картиной свою подпись рыцаря и монаха: «Брат Микеланджело».

Ему вдруг показалось, что вся кровь, виденная им в драках и дуэлях, впиталась в него, не принеся ни смерти, ни боли, но наполнив его жизнью. Она кипела внутри и выплескивалась на холст – его кровь, кровь его соперников, кровь убитого им человека. Он написал ею свое имя, – понимая, что может вновь и вновь отдавать картинам свою горячую, живую кровь: ее запас не иссякнет.

Оставив палитру, он сложил ладони в молитве. Пусть Лена почувствует ток его крови, пусть они срастутся воедино так прочно, как если бы вены и артерии сплелись в их телах.

– Господи Боже, сохрани ее, – прошептал он. – Даруй ей ту же полноту жизни.

Заметив Караваджо, проталкивающегося в молельне через ряды одетых в черное рыцарей, Мартелли ободряюще улыбнулся ему. Теперь он станет одним из них. Художник поднялся по ступеням к алтарю, чувствуя непривычную тяжесть лат на плечах и груди, и высвободил руки из-под плаща, чтобы не мешал, когда придет пора ему опуститься на колени. За спиной великого магистра висела его картина – «Усекновение главы Иоанна Предтечи». Караваджо прочел свое написанное кровью имя и склонил голову.

Церемонию посвящения проводил Виньякур. Он призвал Караваджо жить в трудах и совершенном соблюдении обетов Христовых, посвятить себя Пресвятой Деве и святому Иоанну. Затем великий магистр протянул Караваджо белый крест ордена на чистом холсте. Караваджо поцеловал его. Если бы не зрители вокруг, он бы в восторге зарылся в холст лицом. «Не забывай, – сказал он себе, – не меньше, чем рыцарскому сану, ты радуешься тому, что избежал смертного приговора. Ты вступил в ряды тех, к кому законы неприменимы». Он посмотрел на итальянских рыцарей близ алтаря. Фабрицио отдернул голову, как от удара.

– Прими же бремя Господне, – вещал Виньякур, – ибо мило оно и сладостно, и под ним обретешь ты душевный покой. Не сулим тебе мы изысканных яств – лишь хлеб да воду, да скромное монашеское облачение.

Виньякур знаком подозвал пажа Никола – тот выступил вперед, неся на алой подушке золотую цепь. Великий магистр надел цепь на шею Караваджо и поднял его на ноги.

– Также дарую тебе двух рабов, – прошептал Виньякур.

– Ваша светлость, вы слишком добры.

Великий магистр указал на «Усекновение…»:

– Это шедевр, брат Караваджо.

– Вы оказали мне великую честь, ваша светлость.

Итальянцы вернулись в свою резиденцию, где Караваджо предстояло поселиться уже в качестве рыцаря. У ворот его встретил Мартелли, знаком пригласил сесть на подстилку и протянул ему хлеб с солью – символы простой монашеской жизни. Пока Караваджо ел, Роэро ковырял у себя в зубах острием кинжала.

Брат Джулио – рыцарь из Сиены – отхлебнул вина.

– А вот еще одна история. Герцог де Бри, незаконный сын герцога Лотарингского, сидит за ужином. Учтивый французский рыцарь просит его: «Герцог, старина, подлейте мне вина». И герцог наливает ему вина. А на другой стороне стола сидит неотесанный немецкий рыцарь. И в подражание французу просит: «Герцог, ублюдок, подай мне вон то блюдо».

Рыцарь со стуком поставил на стол кубок и сам рассмеялся своей шутке.

Караваджо допил вино и снова наполнил кубок до краев. Роэро горящими красными глазами наблюдал за ним из-за края своего кубка.

«Пусть хоть дыру проглядит, – подумал Караваджо. – Он не первый, кто на меня так зыркает, но отныне я защищен рыцарским достоинством. Теперь я ужинаю с этими рыцарями как равный». Он сиял от вина и успеха, выпавшего на долю «Иоанна Предтечи», и раскраснелся, словно впервые захмелевший юноша. Художник поднял бокал за юмор брата Джулио.

– Любишь хорошую шутку, да? – спросил Роэро.

Караваджо одним духом проглотил вино.

– Ну да, а почему нет?

– Думаешь, это хорошая шутка – намалевать для нашего храма голого поваренка и мальтийскую шлюху?

Рыцари за столом затихли. Брат Джулио кашлянул и попробовал начать новую историю:

– Раз пошел герцог де Бри с луком на медведя.

– Шлюха в нашем храме! – неверный свет мелькал на лице Роэро.

Караваджо неторопливо проговорил:

– У тебя одного есть доказательства занятий этой девицы, Роэро.

«Неужели не мог сдержаться, Микеле? Вместе с посвящением в рыцари тебе вернули всю глупую гордость, от которой ты освободился, пролив кровь Рануччо. Кубок-другой вина и подначка этого сукина сына – и ты готов все порушить».

– Да ладно, братья, кто из нас к шлюхам не ходил? – воскликнул брат Джулио.

– Но чтобы ломбардского сутенера произвели в рыцари? – скривился Роэро. – Глядеть тошно.

Сердце знакомо застучало. Драки не миновать, понял Караваджо. Его уже закружил водоворот гордыни и тщеславия, несущий всех мужчин.

– У тебя все предки двести лет дворяне – и по матери, и по отцу, а душа смерда.

Роэро торжествующе рассмеялся:

– А у тебя, богомаз, с дворянством только и есть общего, что маркиза Колонна. Знать, позволила тебе залезть к ней в палитру своей облезлой свиной кисточкой.

Рывок – и кинжал Караваджо вонзился в плечо рыцаря. Роэро упал на скамью.

– Эй, может, лучше все-таки послушаете про герцога и медведя? – брат Джулио попытался встать между ними.

Роэро выхватил рапиру и сделал выпад. Караваджо парировал удар кинжалом и ударил Роэро кулаком в ухо. Тот потерял равновесие. Караваджо почувствовал, как острие кинжала вошло под ключицу рыцаря.

Пошатнувшись, словно от удара палицей, Роэро опустил глаза на свежую прореху в камзоле. Алое пятно расплылось по черной ткани, пятная белый крест ордена на его груди.

Когда его бросили в камеру, лишь луна освещала каменные стены, сужающиеся к отдушине в потолке. Было тихо, холодно и темно. «В эту историю я хотя бы Лену не втянул», – думал Караваджо. Он опустился на колени и начал молиться, понимая, что напрасно покинул Рим. Микеле стремился защитить Лену, но вышло так, что он сбежал от единственной женщины, которая могла бы его утешить. Если бы он остался с Леной, то никогда больше не обнажил бы оружия. Она стала бы его искуплением. Гордость новоиспеченного рыцаря привела его в этот каменный мешок, выдолбленный в скале у замка Сант-Анджело. Микеле разрушил все – кроме своей любви к Лене. Ее даже он не мог погубить.