Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина. Хроники Маджипура

Горнкейст возглавил процессию в имперский тронный зал. За ним шли Нарамир и Дилифон с Валентином посредине, Сиплтрейв с Шинаамом замыкали шествие. Спутникам Валентина не позволили идти.

Они шли через узкий, с высоким сводом туннель из сиявшего зеленоватого стекла, в глубине которого мелькали странные искаженные отражения. Туннель извивался спиралью в глубину с легким уклоном. Через каждые пятьдесят шагов туннель перегораживался бронзовой дверью.

Горнкейст прикасался пальцем к скрытой панели, и дверь бесшумно отходила, пропуская их в следующий отрезок туннеля. Наконец они дошли до двери, богато украшенной резным золотым символом Лабиринта, и выше него — имперской монограммой Тивераса. Валентин знал, что это было самое сердце Лабиринта, самая глубокая и центральная его точка. Когда от прикосновения Горнкейста эта последняя дверь отошла в сторону, они оказались в громадной светлой сферической комнате с круглыми стеклянными стенами, где на роскошном троне сидел Понтифакс Маджипура.

Валентин видел Понтифакса Тивераса пять раз: первый, когда Валентин был еще ребенком, а Понтифакс прибыл в Горный Замок на свадьбу Лорда Малибора, второй — через несколько лет на коронации Лорда Вориакса, через год — на свадьбе Вориакса, а четвертый — когда Валентин приехал в Лабиринт по поручению брата, а последний раз — три года назад, когда Тиверас приезжал на коронацию Валентина. Понтифакс и при первой встрече был уже стар: огромного роста, худой, отталкивающего вида человек с грубым угловатым лицом, с очень черной бородой и мрачными, глубоко сидящими глазами. Чем старше он становился, тем более страшными становились его характерные черты, и он уже выглядел чем-то вроде трупа — негнущийся, медленно двигающийся, старый, засохший стебель человека, но, тем не менее, внимательный, знающий, все еще мощный духом, все еще излучающий ауру безмерной власти и величия. Но теперь…

Трон, на котором сидел Тиверас, был тот же, что видел Валентин при первом посещении: роскошное золотое сидение с высокой спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени, но теперь этот трон был полностью заключен в шар голубоватого стекла, где тянулась широкая сложная сеть поддерживавших жизнь трубок, составлявшая как бы кокон.

Прозрачные трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на щеках и лбу Понтифакса, провода, соединения и зажимы — все это выглядело дико и пугающе, хотя бы уже потому, что ясно говорило, что жизнь Понтифакса держалась не в нем самом, а в приборах, окружавших его.

— И давно он так? — прошептал Валентин.

— Система была разработана двадцать лет назад, — с явной гордостью ответил Сиплтрейв, — но только последние два года мы держим его в ней постоянно.

— Он в сознании?

— О, да, в сознании, — ответил врач. — Подойди ближе, посмотри на него.

Валентин неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в удивительного старика в стеклянном пузыре.

Да, он видел, что свет еще горит в глазах Тивераса, бесцветные губы решительно сжаты.

Кожа на черепе Понтифакса стала совсем пергаментной, а длинная борода все еще на удивление черная, сильно поредела.

Валентин посмотрел на Горнквейста.

— Он узнает людей? Он говорит?

— Конечно. Дай ему время.

Глаза Валентина встретились с глазами Тивераса. Стояла страшная тишина.

Старик нахмурился, зашевелился и быстро провел языком по губам. Затем он издал дрожащий звук, вроде хныкающего стона.

Горнкейст сказал:

— Понтифакс приветствует своего возлюбленного сына Лорда Валентина Короналя.

Валентин подавил дрожь.

— Скажи его величеству, скажи ему, что его сын Лорд Валентин Корональ пришел к нему с любовью и почтением, как всегда.

Так было принято: никто никогда не говорил непосредственно Понтифаксу, а только через главного спикера, который должен был повторять, хотя практически этого не делал.

Понтифакс снова сказал что-то столь же неразборчиво.

Горнкейст сказал:

— Понтифакс выражает озабоченность беспорядком в королевстве. Он спрашивает, что планирует Лорд Валентин для приведения страны в должный вид.

— Скажи Понтифаксу, что я планирую идти к Горному Замку и призвать всех граждан к содействию. Я прошу его указания заклеймить Доминика Барджазеда как узурпатора и судить всех тех, кто поддерживает его.

Понтифакс издал более живые звуки, резкие и высокие, с сильнейшей энергией.

— Понтифакс хочет быть уверенным, — сказал Горнкейст, — что ты будешь избегать сражений и уничтожения людей, насколько это возможно.

— Скажи, что я предпочел бы взять Замок, не потеряв даже одной жизни с той или другой стороны, но не знаю, удастся ли это.

Раздались странные булькающие звуки.

Горнкейст растерянно прислушивался.

— Что он сказал? — шепотом спросил Валентин.

Главный спикер покачал головой.

— Не все сказанное его величеством можно перевести. Иногда он заходит в слишком далекие для нашего понимания области.

Валентин кивнул. Он с жалостью и даже с любовью смотрел на гротескного старика, запертого в шаре, который поддерживал в нем жизнь, и способного общаться только такими стонами. Более чем столетний, много десятилетий являющийся высшим монархом планеты, теперь лепечет и булькает, как младенец, и все-таки где-то в разлагающемся мозгу все еще тикает разум прежнего Тивераса, захваченного разрушением плоти, Смотреть на него теперь — означало понять конечную бессмысленность высшего титула: Корональ жил в мире обязанностей и моральной ответственности лишь для того, чтобы унаследовать права Понтифакса, и в конце концов исчезнуть в Лабиринте в старческом слабоумии. Интересно, часто ли Понтифаксы становятся пленниками своих спикеров, врачей и толковательниц снов, и легко ли отказаться от мира ради того, чтобы великое чередование властителей привело бы на трон более жизнеспособного человека.

Теперь Валентин понял, почему система разделила исполняющего и управляющего, почему Понтифакс со временем уходит от мира в этот Лабиринт. Придет и его время спуститься сюда, но, может быть, по воле божества, это случится не скоро.

Он сказал:

— Скажи Понтифаксу, что Лорд Валентин Корональ, его приемный сын, сделает все, что в его силах, чтобы залечить трещину в ткани общества. Скажи Понтифаксу, что Лорд Валентин надеется на поддержку его величества, без которой не может быть скорой победы.

Сначала на троне было молчание, потом долгий, болезненный, неразборчивый поток звуков, повышавшихся и понижавшихся, как мелодия гейрогов. Горнкейст напряженно выхватывал то тут, то там обрывки смысла. Понтифакс замолчал, а смущенный Горнкейст сжал челюсти и прикусил губу.