Дана Арнаутова - Культурный слой

«В этом весь Кит, — мрачно подумал Джереми. — Сам работает до одурения и считает, что смерть — это просто повод для эксклюзива. Проклятье, что пошло не так? Что могло пойти не так с самим Навкиным? А если бы это была Элен?»

Имя обожгло чувством вины. Господи, она же с ума сходит, девочка моя, какая ты свинья, Джереми. Пьяная свинья! И Кит теперь не отцепится, пока материал не будет в редакции, его тоже можно понять — и в самом деле, это эксклюзив — последнее интервью Навкина за… Его переносили ночью, так что за несколько часов до смерти, получается. То есть, комы, конечно. Пока только комы.

— Кит, — вклинился он в монолог редактора. — Мне нужны утренние газеты с информацией о случившемся. Нет времени искать самому. Посади кого-нибудь из стажеров, пусть скинут мне все на почту. А я сейчас же займусь текстом. На какой объем считать?

— Сколько угодно! — проорали в трубку. — Джереми, детка, это будет на первой полосе, и я сдвину что угодно. Никаких интервью никому, все только для нас! И готовься делать цикл статей о Навкине и переносе. Пока тема свежая, мы сделаем серию. Копни его прошлое, Джереми. Чем больше вони — тем лучше. Я сегодня же иду к главному, и если все выйдет как надо, получится материал года!

— Серию? Кит, я не могу! Мне…надо домой, ты же знаешь. Кит, это исключено! Пришли Томми или Кэйт, я передам им все материалы…

— Даже не думай, — в жизнерадостном голосе весельчака и балагура неожиданно прорезались ледяные нотки. — Это твой материал, Джереми. Ты мне еще спасибо потом скажешь. Малыш, я все понимаю, но твоя девочка подождет пару недель. Можешь сделать материал раньше, тогда я постараюсь выбить из главного отпуск. Но упускать такой шанс глупо, этого я тебе не позволю. Ну давай, детка, съешь таблеток — и за работу. Сейчас наши юные энтузиасты завалят тебя сплетнями, но ты же сам там был, так что разберешься. Жду материал! Ча-а-ао…

В трубке послышались гудки. Джереми сел на кровать, сжимая пальцами ноющие виски. Неудачный перенос. Статистически менее вероятно, чем падение самолёта. И, главное, — это была не Элен. Господи милосердный, она же, наверное, ему звонила!

Сотовый радостно откликнулся на движение пальцев и выдал десятка два пропущенных вызовов. Джереми быстро, почти не успевая читать, пролистывал, отмечая знакомые номера. Тони из «Санди» — три вызова. Люси из «Утренних новостей» — два вызова, кто-то еще… Совсем незнакомые номера… Плевать, он все равно не собирается ни с кем делиться… Звонка от Элен не было. Ей стало хуже? Он откинул крышку ноутбука, ткнул в кнопку, и, слушая тихий шелест пробуждающейся машины, стянул, наконец-то, ботинки. На мгновение показалось, что даже голова стала болеть меньше. Так, теперь таблетку цитрадола — и за работу. Но сначала Элен. Что же так долго? Если ей хуже — придется все бросить и мчаться домой. Кит пришлет кого-нибудь еще, и плевать, что будет потом. Никакой материал года не стоит Элен. И вся его карьера не стоит!

Почта была пуста. Обычный мусор, несколько писем от тех же, кто звонил — Джереми даже открывать их не стал — и ничего от Элен. Он протянул руку к сотовому, взял его осторожно, как опасного мелкого зверька. Улыбающееся лицо Элен напротив имени. Гудки. Долгие гудки. Видела ли она газеты? Или, может, ей кто-то позвонил? Гудки, гудки, гудки…

— Да, милый, — послышался приглушенный, будто стертый расстоянием голос. — Нет, я спала. Так хочется спать… А ты, милый? Да… Нет. Газеты? Не видела. Я перестала читать газеты, от них голова болит. И от телефона. То есть… от телевизора. Джереми, когда ты приедешь? Неделя? Ммм… Ты что-то… разрыл?

«Раскопал, — мысленно поправил ее Джереми. — Ты всегда говорила «раскопал», подцепила у Кита. Но слова уходят. Прости».

— Да, почти, — отозвался он вслух. — Отдыхай, Элли. Я скоро приеду. И еще позвоню тебе попозже…

Потом он целых две минуты — непозволительная роскошь в его положении! — сидел на кровати, сжимая телефон и уставившись в одну точку. Пискнул ноутбук: на почту начала сыпаться информация от армии стажеров Кита. Вздрогнув, Джереми придвинул его поближе, лихорадочно прикидывая план статьи. Пусть так! Он возьмется за эту работу и сделает ее как можно быстрее. В биографии Навкина масса белых пятен. Кит получит свою серию. А Джереми — достаточно грязи, чтобы заставить комитет задуматься о кандидатуре для следующего объекта переноса. Ван Страабонен упоминал об идее создать специальную квоту награждения для математиков? Вот пусть и начнут с Элен! Только этим можно оправдать то, что он торчит в Москве, когда нужен ей там.

К чёрту диктофон, Джереми помнил весь разговор наизусть. Но все-таки нажал клавишу, и рядом раздался отчетливый, глуховатый голос Навкина. На мгновение показалось, что пахнет крепким чаем.

Помню, я пытался угадать, как это будет. Что почувствую? Мерещились холод, мурашки и онемение разом всего тела, как бывает, когда отсидишь ногу. Думал, буду мыслить чужими мыслями и с удивлением натыкаться на них там, где привык находить свои. Думал, чем чёрт не шутит, заговорю на английском. Нет. Не так.

Запах. Повсюду, повсеместно, сводил с ума, заставлял тонко скулить от бессилия. Омерзительный, навязчивый, такой сильный, что не давал думать. Кислый запах больного пота, протухшей рыбы, мочи и тёплой гречки. Хуже всех был именно этот, последний, домашний — он доводил до изнеможения, путал мысли и преследовал даже во сне. Только на третьи сутки я понял главное — от него невозможно избавиться. Неважно, сколько раз обтирают огромное, раздутое тело мылом и уксусом, пускают воздух в комнату и меняют бельё. Запах неистребим. Потому что его не существует. Он только кажется, существует лишь в мозгу, как след своего прежнего хозяина. Не знаю, что он означает. Может, застоявшуюся кровь и не выведенные шлаки, густо в ней растворённые. Может, простая ошибка восприятия — Герман Игоревич предупреждал, что подобные мелочи возможны. Легко себе представить: вот моя, Витальки, карта восприятия запахов — на клетке a1 там, скажем, запах молока, а рядом, на клетке b1, запах влажной пыли, а вот карта этого жирдяя — на a1 у него пыль, а на b1 та самая тёплая гречка. От одной мысли начинает мутить. Никогда больше не смогу есть кашу. Наверное.

Нужно бы рассказать шефу, он поймёт. Герман Игоревич умница и очень внимателен, этого не отнять. Впрочем, не стоит. Он и без того понял: первое, о чём я попросил тогда — открыть окно, пустить воздух. И вымыть полы. И выпить коньяку. Смешно, но дали — сладкий, душистый и густой как масло коньяк. В столовой ложке.

Шеф сам подносил ложку ко рту и вливал в непослушные губы, приговаривая своим мягким картавящим, курлыкающим голосом.

— В следующий раз, друг мой, выпьем за успешное завершение нашего эксперимента!