Catherine de Froid - Боги от науки

Легче всего объяснялись благообразные старички. Это был один и тот же человек. Он прожил обычную земную жизнь, а потом попал в холодное и пустое безвременье, которое захотел чем–то заполнить. Он в одиночку создал рай, ад и еще несколько подобных же миров, руководствуясь собственной фантазией, догматами разных религий и художественной литературой, а потом принялся направлять людей на разные пути и конструировать новые миры. Когда на него свалилась необходимость приветствовать умершие души, он замкнул свое субъективное время так, что существовал одновременно во все времена. Чтобы перестать бояться встреч с самим собой, ему потребовалось несколько секунд, потому что уже к тому моменту он прожил миллионы миллионов лет. Вот и все.

Общение с жаждущими ответа он на себя брать не пожелал, поэтому взял несколько сотен душ, не вписывавшихся в обыденный ритуал вечного отдыха в раю или аду и способных ему помочь, и сформировал из них свою армию добра, облегчающую миллиардам людей сложный нравственный выбор и дающую ответы на вечные вопросы. Этих ответов никто, конечно, знать не мог, поэтому и звучали письма небесной канцелярии так грустно.

«Гостиница» и «город» предназначались для участников экспериментов, душ, стоящих в очереди на реинкарнацию, желающих создать новый мир или тех несчастных, которых обрекли на вечную жизнь в привычной им среде. Такие люди, как Анна Николаевна, составляли штат добровольного персонала, а в свободное время — любое, на самом деле, количество времени, так как здесь четвертое измерение ходило ходуном безо всяких людских усилий — образовывали разные союзы и объединения.

Все три экспериментальные цивилизации бог (множественных богов надо называть с маленькой буквы, так ведь?) разместил на одной планете, надежно отгородив друг от друга иллюзией с одной стороны почвы, с другой стороны — неба. Поэтому менее цивилизованные люди жили ближе к центру планеты и на небо смотрели с благоговением, подозревая там богов, а более цивилизованные, соответственно, вовсю покоряли настоящее небо, а в землю вкапывались не глубже сотни–другой метров, придумав для этих ограничений объяснение, включающее магнитные поля, потенциалы и зарождение жизни. Хуже всего приходилось средней расе, ограниченной с обеих сторон, но она находилась в своем средневековье и была слишком занята делами и разборками в горизонтальной плоскости, чтобы уделять внимание вершкам и корешкам.

Самая неразвитая цивилизация всеми силами стремилась выжить, а когда это удавалось, немедленно принималась творить себе внешние силы, которые ей помогали до этого и могли, при нужном отношении, помочь и дальше. Силы располагались, понятно, не в исхоженных вдоль и поперек лесах и не в ископанной почве, а в непонятном небе, которое гасло и зажигалось, совсем как неведомая дикарям лампа дневного света. Усугублялась такая вера тем, что однажды с «неба» упал человек в незнакомой одежде, говорящий на незнакомом языке и жестикулирующий о непонятных вещах. По–видимому, это какие–нибудь средневековые рыцари захватили пленника и закопали его зачем–то поглубже в землю, узрели, как он проваливается в пустоту, и придумали для собственного успокоения какое–то правило, землю копать запрещающее. Но темные и неотесанные «нижние» люди изобрели красивую легенду о маленьком и ничтожном — как иначе объяснить факт, что упавшего никто не узнал? — их соплеменнике, который очень хотел стать великим, как–то смог подняться наверх, к богам, где и сошел с ума.

Средняя цивилизация, особенно после опыта с закопанным пленником, считала, что под ней обитают неразумные демоны, которых можно будет когда–нибудь подчинить себе и которые разрывают в куски каждого, кто к ним наведается в одиночку и с плохими намерениями. Сверху, по их мнению, жили суровые и воинственные боги наподобие земного Одина, помогающие им в битвах, карающие обжор и регулирующие погоду. Отдельные населенные пункты, благоденствовавшие больше других, насаждали верования, предполагавшие какой–либо отличный от войн и усобиц смысл жизни, но держались эти культы недолго, сбиваясь на привычное поклонение своим амбициям, попытки договориться с мирозданием и человеческие жертвоприношения.

Просвещенные «верхние» люди знали точно, что под ними погребены тысячи и тысячи костей организмов, населявших планету до них, но раскапывать их не считали нужным, чтобы не вызвать этим нарушений поверхности планеты. Сверху — они точно это знали — был воздух, потом он кончался и начиналось то самое нечто, куда летали немногие из них, неспособные пока что внятно объяснить увиденное и почитаемые втайне за сумасшедших. Еще небу посвящали поэмы, приписывали ему множество качеств, в которые сами же и не верили, и запускали туда разные аппараты, которые улучшали жизнь молодым поколениям.

Цивилизации, как видно, жили в абсолютном мире друг с другом, и был только один вопрос, которым должны были задаваться их будущие боги: куда поместить высшие силы, чтобы они устраивали все три расы? Не делиться же, в самом деле.

Вдоволь наудивлявшись причудливому мироустройству планеты, которой предстояло вскоре стать их домом, шестеро решили обитать в пространстве типа ноосферы, охватывающем все слои.

— Это же повторение того, что было! — воспротивилась было Аня. — Получается, мы заранее поворачиваем эксперимент в определенном направлении.

— Мы так и так его куда–нибудь повернем, — возразил Степа. — Не идеализируй, пожалуйста, никого, кроме себя. Ты и так идеал, — поспешно добавил он.

После этого вся компания отправилась в городскую ратушу, где засели письмоводители. С богом после долгой дискуссии решили не знакомиться: кто знает, как работает его закрученное время, позволяющее появляться сразу везде, но он их явно потом не вспомнит (да и когда у него выдастся такое «потом»?). А вот с теми, кто обеспечивал их основной информацией об устройстве вселенной, грех было не встретиться.

Что представляет собой нормальная ратуша, никто из героев уже не помнил, но эта явно нормальной не была. Жуткая смесь урбанистических стилей, распахнутые окна с облупленными деревянными рамами. Из одного окна неслись знакомые аккорды:

— Я не помню точно, с кем это было, с тобою или со мной. Да и стоит ли помнить то, чего больше нет? — пропел–проговорил Степа, уже входя в комнату к поющим. — Салют, современники. Что у вас здесь происходит?

— Расслабляемся вот, — сказал тот, кто играл на гитаре. — Писем нынче много, приходится периодически отдыхать от собственного незнания и нетактичности. А вы, кстати, кто и с чем пожаловали?