Дмитрий Градинар - Настоящая фантастика – 2016 (сборник)

– О, нет! Кант – философ. Я же филолог. Предмет моего изучения – язык, литература.

Пантелею разговор начинал надоедать. Филолог или философ – один хрен.

– Короче. – Теперь он усиленно потер лоб, собираясь с мыслями. – Это уравнение Уилера – Девитта. Квантовая теория, описывающая «безвременную» Вселенную! – выпалил Бабыленко и перевел дух. – Все.

Он посмотрел на Несмеяну. Девочка сидела с набитым ртом и поднятой ложкой в руке, серьезно глядя на сапожника.

– Точно все, – Пантелей словно получил от нее бессловесное одобрение. – Физики, вроде вас, профессор, придумали.

И пошел на кухню – в холодильнике стыло пиво.

Профессор поморщился: медведь хорошо постарался, лишая Пантелея слуха. Но тот горланил от души из-за двери матового бокса, который еще вечером был ванной комнатой. Купание, судя по всему, доставляло сапожнику огромное наслаждение. Только как Семионыч ни прислушивался, не мог услышать плеска воды.

Дом, в котором жил профессор филологии с сапожником, построили в тысяча девятьсот далеком году. Легенда гласит, что богатый купец, однажды увидев аэроплан, решил создать в Городке завод по производству и ремонту чуда техники. Так появилась гостиница для заезжих инженеров и техников. Дело пошло, и успели поставить первый заводской цех, когда купец внезапно обанкротился. Из гостиницы сделали доходный дом, из завода – кожевенную фабрику.

До сих пор в комнате Пантелея осталась лепнина на потолке и даже старый камин, который в это утро был особо красив с бронзовыми часами на полке. А рядом неизменная доска с формулой Вселенной. Как ее там? «Безвременной» Вселенной.

Глупость несусветная. Филолог еще раз взглянул на закорючки. Даже школьнику известно, что с течением времени Вселенная расширяется. Не зря лирики – Семионыч помнил по университету – постоянно ссорились с физиками. Ну, как можно Вселенную лишать развития? Шизики.

Несмеяна ходила по балкону, с высоты третьего этажа осматривая окрестности. Картина светлого города ее не радовала – лицо девочки стало более суровым. Или это потому, что ее слепило солнце и Несмеяна морщилась?

Семионыч хотел спросить девочку о чудных символах формулы, но не стал отвлекать. Да и сомнительно, чтобы ребенок понимал закорючки, срисованные из журнала. К тому же ее красноречивое молчание понимал только Пантелей.

– Черт-те что такое! – Из бокса вышел сапожник, натирая полотенцем голову. – Я туда, а воды – хрен! Вот, блин, думаю, нашло! И я ж не туда, шо оно само того. Не вода! Представляешь, Семионыч? Туман, ежики-карежики!

Он стоял посреди комнаты в салатовых трусах с божьими коровками, восторженный, сияющий радостью и чистотой.

– Да-да. Замечательно, – пробормотал профессор, думая о странности бытия.

Пантелей накинул футболку, натянул джинсы.

– Семионыч. Спросить че хотел? – заметил он.

– Пусть мой вопрос…

– Ты проще можешь говорить? – поморщился сапожник, осторожно нюхая носки.

Профессор застыл с открытым ртом.

– Конечно. Я бы хотел узнать у Несмеяны: что означают эти символы?

– А че у Несмеяны? – пожал плечами Пантелей. – Я тож могу рассказать.

Он натянул носки, подошел к доске и ткнул пальцем:

– Вот тебе волновая функция «кси». «А» – эт радиус Вселенной. Шестерка на «ка» – величина, связанная с планковским масштабом. Это «фэ» большое – скалярное поле, или загадочное силовое поле. – Пантелей махнул рукой. – Оно было, когда все рвануло, и исчезло. Ну, в смысле, поле исчезло. Последнее – потенциал этого поля. Думаю, «пи» в четвертой степени тебе объяснять не надо. – Пантелей ударил ладонь о ладонь: – Вот так петрушка, Семионыч. – И замер с открытым ртом, а потом пораженно произнес: – Ни-че-го себе. Запомнил. Несмеянка, я запомнил!

Девочка прошла в комнату сквозь стеклянную дверь – стекло странно булькнуло, пошло кругами, словно поверхность озера – строго посмотрела на сапожника. Тот смутился, пожал плечами.

– Слышь? Так я это… Запомнил. Честное слово.

Несмеяна кивнула и показала большой палец.

Сапожник, обычный сапожник. Профессор наблюдал за ними со стороны. И происходящее ему в радость, в новинку. А собственно, что Пантелей видел в своей жизни? Будка на площади, вонючие рваные башмаки десятками, сотнями. «Безвременная» Вселенная, говорите? Да сам Городок – «безвременная» Вселенная. Он, словно старая гостиница, меняется лишь в несущественных деталях. Что поделаешь? Глубинка. А если бы накрыло страну или земной шар? Апокалипсис для всех, кроме сапожников. Странная штука.

И вдруг профессора осенило: знает ли кто-нибудь о происходящем в Городке? Где толпы ученых, спасателей, военных?

– Я, пожалуй, пойду, Пантелей, – сказал он. Стало вдруг не по себе. Страх, наверное.

– Ну, так! – сияя, ответил сапожник. – В гостях хорошо, а дома… Как говорится. Тока ты смотри там, чтобы хата на месте была.

Семионыч молча вышел.

В маршрутке Несмеяна садилась у окна, неотрывно глядела на прохожих. Чего или кого искала? Пантелей тоже глядел по сторонам – старые домишки покрашены, подштукатурены, вставлены новые необычные окна, зеленеют молодые деревца. Будущее пришло, прошлое накатило – кто знает, куда Катавасия в этот раз завела? Все одно – красота! Красотища! Но опытный глаз сапожника, человека, свой век прожившего в Городке, видел фальшь. Там треснуло, тут лопнуло, здесь натек, а маленький проулок будто и не трогали со времен купца-авиатора. Настроение испортилось, и Бабыленко приуныл. Хоть тебе прошлое, хоть тебе будущее – глубинка останется некрашеной, с грязными улочками.

– А знаешь, Несмеянка, кто владеет в городе временем? – вдруг обратился он к девочке.

Та глянула, насупилась, обдумывая вопрос. Пантелей склонился и прошептал:

– Маршрутчики. Ага. Честно-пречестно. Выйдешь рано, чтобы приехать на работу загодя – маршрутка опоздает. Выйдешь поздно. Ну, проспал, к примеру. Маршрутка уехала, но ни с того ни с сего приехала другая. И самая загадка знаешь в чем?

Несмеяна ошарашенно глядела на сапожника.

– Гы-гы! – Тот выглядел довольным собой. – В любом случае на работе ты будешь в семь пятнадцать! О, как! Вот и выходит: маршрутка – самая машина времени и есть, если уж она сжимает и разжимает его. А маршрутчик – властелин времени.

Девочка указала на место, где должен был сидеть водитель.

– Мда, – произнес Пантелей при виде приборной панели, но не растерялся, посмотрел на часы и вновь просиял: – Семь пятнадцать! Что я тебе говорил? Автопилот – он тоже водила. – И добавил: – Выходит, не в том месте Эйнштейн относительность изучал.

Люди попались хорошие, а главное – душевные. Лайковые штиблеты забрал франт – постоянно приглаживал усики, вертел тростью. Одноногий сторож прикостылял за левым кирзачом.