Виталий Владимиров - Колония

- Наконец-то, - открыла мне дверь Алена. - Что нового, рассказывай. Что ей сказать? Про разговор с торгпредом?

- Сначала покорми мужа, вопросы потом.

Глава тринадцатая

Я, конечно, все рассказал. И про Андрея Савича, и про Пономарева, и про разговор с торгпредом. Говорил, добродушно посмеиваясь, зачем Ленке лишние отрицательные эмоции? Но ее не обманешь.

Заглянула мне в глаза:

- Ты же мечтал совсем о другом?

- Мало ли о чем я мечтал, стать лауреатом нобелевской премии по литературе, например. Пока не стал. Лучше скажи, как ты тут? Осваиваешься? Или одиноко?

- Ой, и не говори, - поежилась Аленка. - Сижу целый день безвылазно. Боюсь буквально всего - и змей, и мышей, и тараканов. По углам всякая гадость чудится.

- Ну, откуда здесь, в городе, змеи возьмутся? - сказал я, а сам подумал, что было бы с Аленой, если бы попали мы с ней в Гайану, бывшую Британскую Гвиану. Там, как мне рассказывали, экваториальные влажные тропики, а живут наши в одноэтажных коттеджах. Если змея заползает в дом, жена хватает детей и залезает на стол. Звонит по телефону, приходит полисмен, достает пистолет - ба-бах! ба-бах! - и нет проблем, мадам, можете слезать.

- Да, вроде бы, здесь чисто, - согласилась Алена. - С утра служанка убирается. Платье у нее длинное, в сборках. Войдет в комнату, сядет на корточки и давай тряпкой туда-сюда елозить. Где тряпка, где платье не разберешь, такое впечатление, будто собой полы вытирает.

За окном возникла, словно сотканная из послеполуденного зноя, заунывная, тягучая мелодия, по звучанию схожая с шотландской волынкой, только не такая резкая и пронзительная.

- Что это? - с любопытством спросила Алена.

- Я встал, подошел к балконным дверям, раздернул шторы, открыл двойные, сначала стеклянные, потом затянутые металлической сеткой двери и выглянул наружу.

По разморенной, дремотной улице медленно шел очень худой, темнокожий человек в чалме, замотанный одним куском полотна. Его впалые щеки вспучивались шарами, похожими на сферу в середине длинной дудки, в которую он дул. Заметив меня, он тут же сел в тень на обочине напротив и скинул крышку с плетеной корзины, откуда, раскачиваясь вместе с хозяином, поднялся капюшон кобры.

- Ты говорила, что не видела здесь змей? - обернулся я к Алене.

- Где? - с ужасом схватилась она за свое горло обеими руками.

- Весь вечер на манеже заклинатель пресмыкающихся Дудкин со своей партнершей Ядой, - торжественно ответил я.

- Прошу тебя, немедленно закрой дверь, - уже из спальной выглядывала бледная Ленка. - Она сюда обязательно заползет.

Я понял, что ей не до шуток, закрыл обе двери на запоры и плотно задернул занавески.

- Ты что, маленький? - обнял я Алену в наступившем полусумраке.

Она прижалась ко мне.

- В тропиках после обеда надо обязательно отдыхать, - сказал я. - Так меня отец Николай Марченко учил. Быть посему.

Как жить в тропиках и вообще как здесь живется - об этом мы и проговорили весь вечер с Николаем, его женой Галей и сыном Колей. Многое нам показалось в диковинку, не все сразу укладывалось в нашем социалистическом сознании, настолько привыкли мы ездить в набитом битком троллейбусе, жить в клетках высотой в два с половиной метра и постоянно стоять в очередях.

- Николай, а цветы здесь продаются? - спросила Алена, когда мы садились в машину, чтобы ехать к ним в гости. Можно сказать, что и к нам в гости, в наш с Ленкой дом.

- Навалом, - усмехнулся Николай. - Чего-чего, а цветов здесь, как грязи. Кстати, Галуня просила мороженое купить, вот и заедем на маркет.

Маркет - рынок, торговое место, скопище магазинов, ресторанов, лавок, лотков. В каждом райончике - свой маркет. На каком-то лучше покупать обувь, где-то рубашки, но цветы есть везде. Самые красивые и круглый год - розы, бордовые, красные, всех оттенков розовые или лимонно-желтые.

Алена выбрала одиннадцать роз, продавец попытался дать ей двенадцатую, здесь дарят четное число, как у нас на похоронах, в конце концов Николай забрал ее себе, заметив, что пора и ему за три с половиной года подарить супруге цветок, потом продавец подрезал стебли, украсил пушистой зеленью и завернул букет в блестящий целлофан.

- Какая прелесть, - цветы явно доставили радость Алене. - Нет, вы посмотрите, какие розы. И сколько же их здесь, разве сравнишь с Москвой.

- Откуда им взяться в нашей холодной России, - заметил я.

- Ты знаешь, в Норвегии еще холоднее, а цветочные магазины на каждом углу, - не согласился со мной Николай. - Вот мы и приехали и, что удивительно, никого не раздавили по дороге.

Из будки, стоящей около ограды, выглянул солдат в светло-зеленой, цвета выгоревшей травы форме и отдал честь, смешно притопнув ногой.

Ворота отворил, радостно улыбаясь, блестя белыми зубами и белками глаз, черноволосый парнишка в голубой рубашке и синих брюках.

- Гуд ивнинг, сааб, - поздоровался он с Николаем.

Николай величественно, как римский император, кивнул головой.

- Гуд ивнинг, сэр, - склонился передо мной в поклоне парнишка.

- Это наш сторож, уборщик, а иногда и повар, - сказал Николай. - Зовут его Ганеш.

- Гуд ивнинг, - сказал я Ганешу и протянул ему руку.

В глазах Ганеша мелькнул страх и удивление. Не разгибаясь, он слегка и очень почтительно пожал мне кончики пальцев.

- За руку с низшими по касте не здороваются, - негромко прокомментировал ситуацию Николай. - Запомни и крепко запомни, для него ты белый человек, а он для тебя - черный. Будешь здороваться за руку, станешь для него таким же черным и тогда в своем черном сознании он перестанет тебя уважать, следовательно, слушаться.

Не стал я спорить с Николаем, но в душе остался при своем мнении никакой Ганеш не черный, такой же, как и мы. Прав я или нет, покажет мой будущий собственный опыт, хотя вроде бы и сомневаться тут не в чем.

В открытом настежь гараже горела лампа без абажура, освещая два ряда солдатских коек, кованые сундуки и прикнопленный к стене лист с изображением зелено-золотого, красно-желтого, черноглазого бога. Посты военной полиции установлены в домах всех дипломатов, живущих в городе, а не в посольствах или торгпредствах, после того, как террористы убили заместителя премьера, хотя целились в премьера. Снаружи солдатам поставили будки, а под казарму отдали гаражи.

Перед двухэтажным домом и за ним лужайки ухоженных газонов с упругой травой в обрамлении стриженых под изгородь кустарников и низких деревьев, усыпанных красными цветами.

На первом этаже просторная столовая с пятиметровыми потолками. Во всю длину стол человек на двенадцать-пятнадцать под нежно-голубой расшитой синими птицами и цветами скатертью и уставленный сияющими, словно никелированными, приборами и блюдами белого с синим сервиза.