Виталий Владимиров - Колония

Необходимость постоянного выгадывания на мелочах - тут отспорили десяток крошей, там получили скидку за улыбку белой женщины - будят у советских заглушаемые десятками лет купеческие инстинкты. Восток немыслим без базара, торговля для местных не столько вопрос купли-продажи, сколько общения, беседы, спора, в котором стороны располагают целым арсеналом: учтивостью и скандалом, просьбой и отказом, призывами к окружающим и даже богам. Веками отшлифованный профессионализм восточных лавочников достигает необычайно высокой степени, он у них в крови. Но и они пасуют, когда в магазин является мощная, как гаубица, жена советского специалиста. Она не просто торгуется, используя тот же самый арсенал, она стоит на защите своего очага, она, как курица от ястреба, защищает свой выводок, она, как перепелка, припадая на одно крыло, уводит хищника от гнезда, она жестока , хоть и поневоле. Естественно, что далеко не все осваивают высший пилотаж рынка, есть и тюхи-матюхи, которые могут забыть на прилавке кошелек с месячной зарплатой мужа или купить пальто с дырой на самом видном месте. Нам с Леной пришлось помогать друг другу, многое мы покупали по принципу не сколько стоит, а нравится - не нравится, и, слава богу, наши вкусы почти всегда совпадали.

Далее началась упаковка. И тут же угрожающе стали тяжелеть чемоданы и распухать сумки. Оставалась надежда на ручную кладь, куда сложили самую тяжесть - бутылки виски, книги, банки с кофе.

Святослав сам вызвался и отвез нас в аэропорт. Хороший он все-таки мужик.

И, как в трубочке калейдоскопа, с каждым поворотом земной оси менялась картина нашей жизни и быстротечно взрывались протуберанцы непредвиденных событий.

Волнения с перевесом окончились благополучно - помог Барсуков, взявший часть нашего багажа на билет торгпреда... Полубессонный многочасовой перелет с посадками в Дели и Ташкенте... Советская таможня, неожиданно легко давшая "добро"...

Добрались, наконец, до дома... Дети, обещавшие в письмах освободить Аленину квартиру и съехать в мою однокомнатную, где они жили до нашего отъезда, не сделали этого... Я рассвирепел, Елена умоляюще глядела на меня, счастливо обезумев от возможности ежедневно общаться с внуком, и мы присели впятером на один унитаз... Поначалу мы подробно рассказывали о своем житье-бытье заграницей, но получалось так, что как мы ни сетовали на жару, пылевые бури, нехватку денег и другие сложности - все эти проблемы меркли перед социалистической обыденностью, в которой не было своей виллы, машины и Ганеша, не было в двух шагах рынка, набитого фруктами, овощами и напитками, не было магазинов, лавок и лотков, где без очереди можно купить барахло на любой вкус и размер... Хождение на службу, доклады начальству, раздача сувениров, огромные очереди в пустых магазинах, встречи с родными и друзьями, походы по комиссионкам съели время, как воду ненасытный песок... Отдыха не получалось, и мы с облегчением уехали в отпуске в отпуск - на две недели в Подмосковье... Погода не баловала, но мы ходили по грибы и с упоением, нет, не дышали, а пили прохладный воздух, оставляющий ощущение родниковой свежести... Семейный скандал все-таки грянул, как гром из сгущающихся туч - Алениной Юле не понравились привезенные нами подарки, она претендовала на окончательный переезд в Аленину двухкомнатную, ей надоело к тому же ухаживать за дедом с бабкой.. Получалось, что опять у нас нет своего дома... Жили у себя, как у чужих... С сыном виделся один раз, мельком, толком и не пообщались... Больше всех переживала мои неурядицы мама, отец молчал... Уезжали, с трудом достав обратные билеты, измотанные невеселыми проводами и с чувством огромного облегчения... В самолете сквозь дрему - полуявь, полусон рассказа...

...Низкое красное солнце, оплавляясь, уходило за горизонт, и в море тонул человек. Закат бледнел и был равнодушно прекрасен. Волны лениво зализывали белый след корабля. Вокруг было пусто...

...Незаметно наступала ночь. Черное стало глубоким, а белое осветилось изнутри. Словно разрезали арбуз - так в воздухе запахло ночной прохладой. Ласковые руки мамы подоткнули одеяло со всех сторон и легко коснулись щеки, благословляя сон...

Баю-баюшки, баю, не ложись-ка на краю... Мамин голос оберегал, охранял Димулю от страшного, таинственного "края", от падения...

Солнышко в детстве, конечно же, живое, оно - теплое, от него щекотно, жарко под щекой, а глаза никак не открыть, на них наступает пуховыми лапами странный зверь, и сон продолжает сниться вместе с солнцем...

...Голым пяткам приятно от разогретого солнцем паркета и щекотно от морщинок дерева.

- Дима-а-а!.. Обуйся, а то опять простудишься...

Ласковый голос мамы разворачивает шлепки босых ног обратно, к кровати, надо сесть и надеть куда-то спрятавшиеся тапки, но голова тянется к подушке, и тело опять расслаблено погружается в сон, который Дима так и не успел досмотреть...

Димуля летал во сне и рос, становясь Димой, летал во сне и рос, становясь Дмитрием...

...Управлять своим телом было очень легко: напряглись послушные мышцы предплечья - и плавный разворот направо, мимо люстры с белыми колпаками плафонов, в которых, как в стеклянных гнездах, торчали невидимые снизу прозрачные баллоны электрически лампочек. Дмитрий уже ощутил свою власть над скоростью, которая зависела только от его желания, и радостно засмеявшись, по крутой дуге вылетел в открытое настежь окно.

Можно было неподвижно парить над улицами спящего в пред- рассветной дымке города, но Дмитрий поднимался все выше вместе с солнцем, пока земля не стала плавно изгибаться, отраженно засветившись на горизонте застывшей рябью далекого моря. Из черной бездны дохнуло холодом космоса, и Дмитрию стало смертельно одиноко и страшно.

Синева небес отражалась в бирюзе моря, рассекая форштевнем барашки волн, из залива выходил корабль, крестьянин в тени белого дома под красной черепицей плел из длинных прутьев вершу для рыбы, и никто не заметил крутого падения потерявшего власть над полетом...

С верхушек волн летела пена и змеями бежала по горбам валов. Ревело багровое от натуги пространство, и желтое, слепое, разъяренное око солнца плавилось над горизонтом. Смертельная усталость от борьбы с равнодушной стихией парализовала волю и тело, сомкнулись воды над головой, и Дмитрий ощутил сперва благодатность сразу наступившей тишины, а потом холодное касание манящей темной глубины...

Такой сон снился Дмитрию Сергеевичу Перову, бывшему заместителю директора мебельного магазина, бывшему работнику внешнеторгового объединения, бывшему мастеру Коровинского завода торговых автоматов, бывшему студенту, бывшему школьнику Диме, бывшему маминому Димуле. Ему везло в жизни, ну и что, что он попал по распределению в подмосковное Коровино, зато женился на дочке секретаря горкома, ну и что, что не совсем она его любила, зато тесть купил им однокомнатный кооператив и устроил во внешторг и вроде бы правильно он сделал, что перешел из внешней торговли во внутреннюю по призыву парткома... Жизнь шла, как сон, и страшным было пробуждение...