Виталий Владимиров - Колония

Один из них побывал в туристической поездке в нашей стране, где мы кормили его досыта, поили допьяна и одарили, как московский князь крымского хана. Там он клялся и божился, что протолкнет рукопись, здесь же отводил глаза в сторону и валил все на перестройку.

Москва показалась озабоченной, но не мрачной - выплачивались щедрые премиальные, заработал денежный печатный станок, опустели и без того скудные полки промтоварных магазинов, плодились, как грибы, кооперативы, все ярче светило солнце гласности.

Это был год сенсационных публикаций. То, что буквально еще вчера казалось смелым и пугающе откровенным, запрещенным и невозможным, сегодня издавалось массовыми тиражами, газеты и толстые журналы читались от корки до корки. Сказано, что платье очищается водой, интеллект - знанием, душа - молитвой, а воля - правдой. О разительных происшедших переменах в свободе Слова можно было судить по раскладке книг на пластмассовом столике в любом подземном переходе - если раньше бестселлером считалась повесть о советских разведчиках в джунглях капитализма, то теперь - роман о генеральном секретаре и вожде народов, о партийно-репрессивной логике кремлевского тирана. Потрясающие душу рассказы и документы о тюрьмах, ссылках, расстрелах, лагерях, "Ювенильное море" и "Чевенгур" Андрея Платонова вызывали кровотечение мысли и высвечивали тьму социалистической бездны, где за раскрашенным фасадом царит мерзость и духовное запустение.

Напеченные вдосталь жарой, мы уехали в Палангу, достав путевки за связку аметистовых бус, отдышались прохладой и улетели назад, попав в сезон дождей.

Тропический ливень вертикален и состоит из струй, как душ. Серое небо беспросветно текло день, неделю, месяц, два.

- А в Сингапуре, небось, ясно? - поддразнивал я Ленку.

- Валер, ну почему мы с тобой такие несчастные? - чуть ли не со слезами на глазах спросила Лена. - Кого мы здесь так радушно принимали, оказались трепачами, в Сингапур нельзя. Ну, почему?

- Мы - не несчастные. Мы - советские. Такая наша судьба и судьба нашей Родины. Фатум. Пойдем-ка лучше завтра на выставку скульптур Генри Мура. Такого в Союзе ты увидишь нескоро.

Глава тридцать пятая

Когда-то студенты Московского авиационного института сделали спектакль. Тогда в моде были студенческие обозрения, из которых и вырос Клуб веселых и находчивых на телевидении. В нем не участвовали минвнешторговцы, потому что все находчивые в их системе уехали заграницу и остались одни веселые. Вся Москва, та Москва, которая пела песни Окуджавы, читала Хемингуэя и слушала джаз, ходила на этот спектакль. Нет, он не был явно против Системы, он был против главного атрибута Системы - проведения кампаний. Начиная со стахановских рекордсменов-углеробов, каждый раз объявлялись то почин, то движение, то вахта, то в честь, то к... Спектакль назывался "Снежный ком или выеденное яйцо". Проводилась очередная, начатая сверху, кампания за экономию извести, большие резервы которой скрывались в скорлупе от съеденных яиц, и вот уже несушки брали обязательство класть яйца, состоящие только из одной скорлупы, организовывались школы передового опыта по сбору скорлупок, партком зорко следил за ходом социалистического соревнования и так далее.

Начинался спектакль монологом ведущего: "Что такое снежный ком? Это просто кто-то сверху, не подумав, бросил снежок. Стоящий ниже мог остановить его, но не сделал этого, также поступил следующий и вот несется громадина, сметая все на своем пути...

Так и перестройка началась с маленького снежка-указа по борьбе с пьянством, и снежный ком антиалкогольной кампании уничтожил виноградную лозу, лелеянную столетиями, и свился в тугие жгуты очередей за водкой, кто-то вовремя рапортовал и отхватил Героя соцтруда, а кто-то покончил жизнь самоубийством, но все поняли, что все будет по-прежнему и что перестройка - та же кампания, тот же снежный ком.

Тем не менее, перемены происходили, число их росло лавинообразно. Настоящим теплом повеяло на айсберги холодной войны, и мировое сообщество с интересом поглядывало на русского медведя, потянувшегося к свежему воздуху из своей травленной радиоактивностью, нитратами и химией берлоги.

Началась серия правительственных визитов. Индия и СССР устроили фестиваль длиной в год. Должны были удостоиться визита на высоком уровне и мы. Прибыли незаметные люди - группа подготовки, транспортными самолетами доставили бронированные лимузины, аксессуары бытового обеспечения, продукты, питье. Молниеносно явилась вереница делегаций от различных министерств и республик. И наконец, приехал премьер.

В нашу задачу входила обязанность быть в постоянной готовности дать справку, поднести чемодан, отвезти в магазин, отдежурить около самолета или в отеле. Наплыв делегаций был столь велик, а каждый член нуждался в тех же кожаных пальто, куртках, бусах из полудрагоценных камней, а также сопровождении, переводчике и охране, что с благословения посольства было решено устроить в демонстрационном зале Виталия Вехова распродажу под видом выставки местных экспортных товаров. В торгпредство были призваны фирмачи, им были обещаны крупные заказы, но с условием распродажи по заниженным ценам в шоу-руме.

Сейл! Распродажа! Слово, от которого в боевую готовность пришла вся советская колония. В полтора-два раза дешевле, это значит, в полтора-два раза больше. Поначалу пускали только членов делегаций, потом началась, как мне рассказывал Виталий, осада, подкопы и ночные набеги, а когда открыли свободный доступ на "выставку" - настоящий штурм. Заграничная публика во время сейлов мало чем отличается от нашей, просто у них эти сейлы идут регулярно, а уж сезонные два раза в год - просто обязательно. Но и здесь видавшие виды фирмачи были потрясены хваткой и всепоглощающей покупательной способностью совраба.

Приехал премьер. Высокий, элегантный, скромно держащийся, приветливый. Он встретился с коллективом колонии и, когда вышел в президиум, его встретили довольно активными аплодисментами - как аванс руководителю нового типа. Внешнее хорошее впечатление сразу потускнело, когда премьер заговорил, сетуя на госприемку, и начал причитать, что работать ему не дают, - получалось, что человек, власть предержащий, на нее же и жалуется. Когда он закончил, ничего определенного так и не сказав, в ответ на предложение задавать вопросы было молчание и премьер сам вызвался и рассказал о пленуме ЦК, на котором выгнали несогласного с перестройкой члена Политбюро. И здесь премьер не поведал ничего новенького по сравнению со сдержанными публикациями в газетах.

После чего сошел со сцены под негромкие хлопки.

Премьера премьера провалилась.