Экзамены Лосин сдал без труда, учился он на круглое "отлично" и, надев курсантскую форму, уже через месяц почувствовал, как от регулярного питания, режима, ежедневной физзарядки и кроссов тело его стало наливаться силой, обрастать упругим мышечным мясом. В здоровом теле... Столовая была любимым местом курсантов. В столовой они становились естественными, имели право расстегнуть тугой воротничок гимнастерки, в столовой происходило временное благостное насыщение голодного молодого организма, в столовой можно было погоготать, сказав с абсолютно серьезным видом рябой одноглазой поварихе: - Гляди в оба! В столовой, изгибаясь под подносами, разносили еду молодые официантки, а в здоровом теле... Столовая была просветом в строевых буднях, развлечением, местом, обещающим приключение. Как сейчас - в дороге. Может и Евгения - шпионка? Как очень привлекательная дама из того рассказа? Вряд ли, конечно. Но бдительным быть никогда не помешает, и Лосин машинально дотронулся до кармана, где лежал бумажник. В купе был голубой полумрак, горел синий свет - слабое подобие того кварцевого ультрафиолета, которым облучали их в летном училище. Лосин задвинул за собой дверь, закрыл ее поворотом замка и, зная, что она может быть открыта ключом проводника и в соответствии с его инструкциями, поднял горизонтально пластинку металлического упора. Теперь пространство купе замкнуто, дом заперт. Постелями были застелены оба нижних дивана, на левом из них, по ходу поезда, забравшись под одеяло, подобрав колени и обхватив их руками, сидела Евгения. Лосин, нагнувшись, как бы нырнул под верхнюю полку, вниз, в темноту и сел рядом с Евгенией. Редкие заоконные огни теплыми, желтыми всполохами выхватывали из синего сумрака белый мрамор ее рук, плеч, шеи, лица. Она покачивалась вместе с поездом, плоть ее казалась зыбкой, нереальной, он провел ладонями по ее руке и обнял за плечи. - Коля, а вы женаты? - в упор спросила Евгения Лосина. Он убрал руки, откинулся к стенке. Ответственный момент. Скажешь "да" - и превратился из бравого ухажера в мужа, пытающегося сотворить измену своей благоверной, скажешь "нет" - ври потом, выкручивайся из сетей обмана. Интуитивно Лосин понял, что лгать Евгении нельзя, и честно сказал: - Да. - Я так сразу и подумала, - тихо рассмеялась Евгения. - Не везет мне. Почему-то все мои знакомые военные женаты. И отчего так? Уж не приказывают ли вам, а? Советский офицер должен быть женатым и партийным? - А как иначе? - ответил Лосин на этот двойной вопрос, имея ввиду партийность, а получилось, что и про брак. ...Здоровое тело требовало любви. Здоровое тело жило своими естественными инстинктами. Женатым же предоставляли комнату. Свой дом. Размером, как это купе. Но зато свой. Первый шаг к своему. Свой угол, своя жена... Только где ее взять, невесту? Среди ровесниц не глянулась ни одна, да в школьные времена от смутных грез до реальных намерений дистанция огромного размера. Иное дело - курсант. Это уже позиция, это - будущий офицер. Но училище находилось за городом, за короткие часы нечастых увольнительных не складывалось из случайных знакомств тесных доверительных взаимоотношений, могущих послужить основой для создания семьи. Может быть, еще и потому официантки столовой находились под пристальным наблюдением курсантов. Девахи из окрестных и даже дальних деревень, вдоволь хлебнувшие тягот колхозной жизни, с охотой шли в вольнонаемные. Курсантов же прельщало в них, вопервых нетускнеющая истина - "поближе к кухне, подальше от начальства", во-вторых, здравое убеждение, что привычную к нелегкому труду деревенскую бабенку не сравнить с городской белоручкой. Когда вместо очередной, выбывшей в декретный отпуск официантки, в столовой появилась Серафима, Фимочка, как ее мгновенно окрестили глазастые едоки, Лосин решил, что пробил его час. В большинстве своем официантки были неказистыми, подобно северным березкам, с искаженными тяжелым физическим трудом фигурами, Фимочка же выгодно отличалась девичьей стройностью. Складная, невысокого росточка, Фимочка оставалась каменнонепроницаемой, похожей чем-то на идола Древней Руси, помолодевшего на тысячу лет, и неприступно-молчаливой при любых попытках привлечь ее внимание. Она никогда не смотрела в глаза курсантам, не отвечала на их шутки-прибаутки, даже голоса ее никто никогда не слышал, и постепенно интерес к нелюдимой дикарке ослаб, а позже и вовсе пропал. Но не у Лосина. Ему, наоборот, чудилась какая-то тайна, скрытая за маской лица, и чтобы разгадать ее, у Лосина созрел план, построенный по всем правилам искусства военной стратегии и тактики. Вроде бы совсем не ради Фимочки, а от широты душевной Лосин всегда помогал ей убирать посуду со стола, но не более, а сам тщательно изучил распорядок ее дня, ее обитания в общежитии, маршруты ее передвижения и объекты ее посещений. Как-то, как бы ненароком попавшись на ее пути, Лосин серьезно и уважительно поздоровался: - День добрый, Серафима Сергеевна! Фимочка замедлила до полной остановки стремительность своего перемещения в пространстве, подняла кверху лицо и немигающим взглядом уставилась снизу на Лосина. Глаза у нее оказались светлые и прозрачные. Как леденцы. Как два леденца. И непонятно было Лосину, видят ли его эти леденцы, потому что никакого внутреннего переживания, волнения, удивления или какого другого чувства не отразилось на поверхности прозрачных сфер, что зовутся зеркалом души. Лосин открыто выдержал этот взгляд, доброжелательно погрузился в концентрированную бездонную пустоту ее глаз, Фима же, ничего не ответив, опустила голову в привычную, наклонную вниз позицию и двинулась дальше. Подобное случалось еще несколько раз, и при всякой встрече происходило одно и то же - Лосин здоровался по имени-отчеству, Фима смотрела на него несколько долгих мгновений своими леденцами и, потупившись, молча уходила. Преодолев один барьер, Лосин уперся в другой. Так продолжалось до одного воскресного дня, когда, получив увольнительную, Лосин вместо того, чтобы отправиться с гурьбой курсантов на автобусную остановку, явился к вахтеру общежития вольнонаемных и попросил вызвать Серафиму Вялову. Когда она, наконец-то, вышла в простеньком ситцевом халатике и кожаных тапочках на босу ногу, Лосин протянул ей букетик цветов и хрусткий бумажный пакет с подарком: - Разрешите, Серафима Сергеевна, поздравить вас с днем рождения. Желаю вам крепкого здоровья и большого личного счастья. Противостояние глаз на сей раз было недолгим. Фима, не тронув букетика, взяла пакет и вытащила из него, как фокусник из кулака, длинный цветастый платок и замерла. Лосин переступил с ноги на ногу и предложил Серафиме Сергеевне в связи с наличием у них обоих свободного времени сходить на ближайший сеанс в кинотеатре "Победа" на картину "Здравствуйте, товарищ Валуев!", которая, как говорят, даже участвовала в Московском международном кинофестивале, хотя премии почему-то не получила.
Читать дальше
