Ирина Ванка - Секториум

— Обрати внимание на их выражения лиц, — говорил Миша. — Такое впечатление, что каждая совершила нечто грандиозное во Вселенском масштабе. Ты посмотри, сколько достоинства. А потом посмотри на себя: как будто рубль украла.

— Знаю, — соглашалась я. — Дай мне немножко времени, чтобы привыкнуть…

— Нет, ты все-таки посмотри на кумушек… Еще вчера прыщики выдавливали, тряслись перед выпускными экзаменами. А сегодня — царицы! Как преобразились, ты только обрати внимание. Пупы Вселенной! А ты? Между прочим, в этом парке только ты выгуливаешь чадо в компании мужчины. Их мужики что-то не горят желанием сидеть на холодных скамейках.

— Потому что бегают по городу, деньги зарабатывают. Ты видел, сколько стоит детская одежда? Это уму непостижимо, как они выживают на зарплаты.

— А я, допустим, уже заработал, — хвастал Миша. — Могу себе позволить прогуляться с семейством. Хотя бы это может сделать тебя счастливой?

— Но ты же не папа?

— Где на мне написано, что я не папа? Подожди, еще скажут, что Имо на меня похож.

Имо тем временем встал на лед над глубокой лужей и подпрыгнул на нем. Лед захрустел и прогнулся.

— Имо! — крикнул Миша. — Иди сюда!

Имо посмотрел на него, но не пошел. Тогда из детской компании выскочи мальчишка, и, с криками, размахивая палкой, понесся прямо на него.

— Имка, иди сюда, — позвала я и приготовилась к худшему. — Имка!

Имо не сдвинулся с места. Мальчик налетел на него, но Имо удержал равновесие. Что удивительно, даже не обиделся, стал с интересом рассматривать маленького хулигана, который упал и не желал вставать на ноги. А когда мы все-таки подняли его и отряхнули, он с теми же криками понесся обратно.

— Димка, Димка! Иди сюда! Иди к нам! — закричали мамаши. — Иди к нам, Дима!

Я обратила внимание, что они смотрят на нас, но не поверила.

— Дима! Дима! — звали они. — Иди к нам играть!

— Как вы его назвали? — спросила я.

— Разве его не Димой зовут? — улыбнулась мне молодая женщина. — Почему ваш мальчик один? Пусть они вместе играют.

— Разве я назвала его Димой? — спросила я Мишу украдкой, но мамочки все услышали.

— А как вы его назвали? — спросили они.

— Димой, — подтвердил Миша. — В честь нашего любимого телеведущего.

На этом инцидент был исчерпан. Имо получил «мирское» имя. Наверно, если бы я выбирала сама, то нашла бы что-нибудь более оригинальное и благозвучное, но случилось так, как случилось.

— То, что ты дурак, — злилась я на Мишу, — раньше знала только я. Теперь об этом будет знать вся поляна.

— А что я такого сказал? — оправдывался он. — Я разве сказал что-нибудь неприличное? Давай ему паспорт нарисуем. Будет Дмитрий Михайлович Галкин.

— Почему вдруг Галкин?

— Потому что фамилия у тебя дурацкая, немужская…

— Почему же не мужская? Все мужчины в моем роду ее носили и не жаловались. А ты, если хочешь стать Имке папой, сначала отмой от пластилина модуль.

— Давай его в садик отдадим, — не унимался Миша. — Там у него будут горы пластилина. А главное, мазать он будет казенную мебель.

— А еда? Ты знаешь, чем их там кормят? Спасибо, я сегодня наслушалась ужасов.

— Да, брось, — успокаивал меня Миша. — Если он сожрал у Юстина в ангаре апельсин, ему можно не бояться дизентерии.

— Врет он все! Как Имка мог сожрать апельсин, да еще с кожурой?

— Давай поспорим, — предложил он. — Дадим ему апельсин и посмотрим, что будет.

Вернувшись домой, мы так и поступили. Дали Имо апельсин и сделали вид, что не обращаем на него внимания. Миша считал, что он разорвет кожуру о какой-нибудь острый предмет, я же была уверенна, что разотрет о шершавую поверхность. Имо на этот счет имел свое мнение. Сначала он катал цитрус по полу, вымазывая светлый палас, а затем просто разорвал пальцами. Мы не успели понять, как он это сделал. Разорвал, покрошил, напихал за щеки, проглотил и облизался. Со мной случился шок.

— А что ты хотела? — удивился Миша. — Кажется, его отец пальцами гвозди загонял в деревяшку?

Шел второй месяц нашего земного бытия. Детским садом для меня стал офис. Я выпускала Имо из лифта, и он знал, куда идти. Индер был нерадивой сиделкой, поэтому, возвращаясь, я находила своего ребенка, где попало. Обычно шла по пластилиновому следу, который давал мне право входить даже туда, куда землянам запрещалось. Однажды этот след привел меня в кабинет к шефу. Стол шефа был перемазан и кресло тоже. Сам шеф от ботинок до очков тоже был в пластилине.

— Пришел ответ Лого-школы, — сообщил он мне. — Там заинтересовались. Я бы сказал, очень заинтересовались. Готовы взять его не говорящим.

— А кто сказал, что я согласна его отдать в Лого-школу?

— Разве мы не договорились?

— Не знаю, я соглашалась только послать запрос. Хорошо, что они готовы. Теперь пусть Имо заговорит и скажет мне сам, что хочет там учиться. Тогда я буду принимать решение.

— Что ты вообще предполагаешь насчет его будущего? — удивился шеф.

— Я хочу, чтобы он выбрал свое будущее сам. Вы же сказали, что в Лого-школе учиться можно в любом возрасте. Пусть он подрастет и решит.

— Принять решение, прежде всего, должна ты, — рассердился шеф. — Реши, наконец, кто он, твоя игрушка или человек, который нуждается в развитии?

— Это должен был сделать его отец. Я не имею права решать за них обоих, и не сбивайте меня с толку!

— Отец! — рассердился Вега еще больше. — Думаешь, он от большого чувства сделал тебе ребенка? Ему были нужны пилоты флионов! Ты лучше меня знаешь, что оптимальный пилот должен иметь родственные гены с машиной. Он сделал ребенка именно для этой цели, и не обольщайся, пожалуйста, насчет иных мотиваций.

— Во-первых, — ответила я, вытаскивая из-под стола своего чумазого «пилота», — вам не следует повышать на меня голос, потому что я мамаша нервная, а вам лучше себя поберечь. Во-вторых, где мои декретные за март-месяц? И, в-третьих… у вас очки в пластилине.

Больше шеф со мной не связывался. И Лого-школа с ее чрезмерным интересом к детенышам фронов была отложена в долгий ящик.

Настроение шефа портилось день ото дня. Чтобы не усугублять ситуацию, мы стали реже появляться в офисе. Устраивали посиделки в моем модуле, обсуждали наши паршивые дела и просто так беседовали о жизни. В основном перемывали кости Имо.

— Как это он до сих пор не говорит? — спросил однажды Адам. — Бесшумный ребенок — это дикость.

Мы с Мишей вспомнили все слышанные от Имо «шумы», кроме грохота падающих предметов.

— Чихает, кашляет, умеет щелкать языком, — перечислила я. — Даже хихикал однажды, когда Миша его щекотал.

— Натурально, хихикал, — подтвердил Миша, — и отпихивался. А на щечках ямочки, точно как у мамочки.

— Разве флионеры смеются? — удивилась Алена.