Ирина Ванка - Секториум

Нервы были разболтаны. Неизвестность мучила, дорога утомляла, однообразие угнетало, бессилие раздражало. Имо не изменил своего отношения к дяде Мише после нотаций. Корабль шел новым курсом, не исследованным сигирийской навигацией, а мне казалось, что он падает в пропасть.

Сириус моего настроения не разделял: «Может быть, — говорил он, — это единственный достойный поступок, который мы будем вспоминать с гордостью. Может, спустя миллионы лет, его с гордостью будет вспоминать все человечество, которое, наконец, обретет свободу и займет достойное место в Галактике. Может, то, что мы делаем сейчас, даст начало ярчайшей, интереснейшей цивилизации Вселенной. Так ли уж важно, какой ценой мы достигнем цели? Даже если во имя нее придется отдать жизнь. Разве жизнь имеет ценность, если мы не способны жертвовать ею для будущего?»

Под проповедь Миша выпил и почувствовал себя неважно.

— Попробуй уснуть, — преложила я.

— Не хочу. Как глаза закрою, Ксюха снится. Называет меня папой, говорит, что ее обидели. Мне вообще сны не снятся, тем более в космосе, — жаловался он. — А тут ясно, как наяву: «Помоги мне», — говорит, а я все слышу, но сделать ничего не могу. «Погоди, — говорю, вот вернусь…» А она мне: «Вернешься — поздно будет».

— Прими снотворное.

— Что происходит? Такие яркие сны и такие одинаковые.

— Бывает, — успокаивала я его, накрывая одеялом. — Ты же знаешь, что двигатель работает ненормально. Наверняка он влияет на сновидения.

— А тебе снится что-нибудь?

— Ерунда всякая.

— Адам Славабогувич в эротических кошмарах?

— Хуже.

— Адам Славабогувич в образе импотента?

— Господи, Миша, сколько в тебе дури! Давай, я приготовлю снотворное?

— Не надо. У меня от него конопляные глюки. Какая гадость эта беспилотная навигация, — произнес он громко, чтобы слышали стены. — Теперь я точно знаю, отчего суждено сдохнуть рабу божьему Михаилу. Именно от ожиданий. Ничем другим меня с того света не достать.

— Разве что за длинный язык! Это же надо столько ерунды нагородить.

Он отвернулся, чтобы не видеть черное поле компьютера, и затих.

— Странно, что в таком самолете нет расчетного времени пути, — сказал Джон, глядя на календарь.

— Может быть, есть, только мы не видим панели.

— Я бы видел.

— Может, ты видел, но не смог декодировать информацию.

— Ваш хренов самолет сам не знает расчетное время, — проворчал Миша в подушку.

— Идем, сынок. Дадим ему выспаться.

Календарь отсчитывал второй месяц с момента старта экспедиции из Андромеды.

Термин «белая планета» в языке «сиги» означает «мертвая», также как «белый гуманоид» означает «нереальное существо». Белыми сиги называли планеты, на которых когда-то присутствовала жизнь. Мне казалось, что Птицелов, выбирая это словосочетание, не понимал разницы, также как Джон не понимал разницы между кораблями и самолетами. Вероятно, Птицелов имел в виду, что после фронов остается стерильное пространство космоса. Если так, то трехглазый Джон, осмотрев объект, должен будет сказать, какая участь постигла его обитателей. Если на подлете к зоне нас встретит «белый» патруль и развернет домой, — еще лучше. Если же планета пуста и опасна, — вся надежда на приборы разведки, которыми Миша завалил бытовой отсек под самую крышу.

Что может означать шляпа на талисмане? Колокол? Перевернутая тарелка? Как она вяжется с идеей Птицелова, что землянам там быть нельзя и неземлянам тоже. Его убеждения всегда отличались прямолинейной твердостью, как две параллельные рельсы железной дороги.

«Белым может быть преобладающий спектральный фон, — рассуждали мы на общих советах, — может быть скопление вещества, имеющего белый цвет. Снега, допустим. Почему бы не снега? «Белое», в том же «сиги», в разделе физической оптики, может трактоваться как нечто универсальное». Если посидеть и подумать, из одного слова можно выстроить гипотезы на все случаи жизни, даже на случай прямого контакта с фронами, на который никто кроме Сириуса не надеялся.

— Объясните мне, наконец, что такое информационная цивилизация? — раздражался Миша.

— Возможно, виртуальный интеллект, — отвечал ему Сириус, — рассудок, не привязанный к физическому носителю, который может произвольно возникать и исчезать в любой точке пространства.

— А к какому носителю он, извини меня, привязан? Хоть к чему-то он должен привязываться? Следовательно, это «что-то» существует. А если оно существует, то какой же он виртуальный? Почему тогда наша цивилизация не называется информационной? Мы тоже имеем некоторый информационный запас, привязанный черт знает к чему. Вот, чего я точно не понимаю, так это смысл слова «виртуальный»! Если есть информация, значит, есть носитель. Если носитель есть, следовательно, он реален.

Сириус молчал. Споры с Мишей его утомляли.

— Кто мне объяснит, что такое информационная цивилизация?

— Наверно, она привязана к носителям, которые мы не можем пощупать или осмыслить, — предположила я.

— Если мы не можем пощупать предмет, это не значит, что предмета нет в природе. Я, допустим, тоже не могу пощупать свои мозги, тем не менее, знаю, что они на месте. Я хочу уловить принцип: чем информационная цивилизация отличается от неинформационной?

Напряженное молчание последовало в ответ, нормальная реакция людей, для которых рисковать легче, чем думать. Людей, которые слишком мало знают о самих себе, а потому жизнь для них еще не приобрела характер абсолютной ценности. Она пока еще принадлежит идее, и только потом человеку, который пойдет на все, чтобы задать себе вопрос и найти ответ. «Парадокс», — сказал бы Сириус. Жизнь, которая складывается из парадоксов. Если бы знать, сколько ее осталось? Сколько цифр календаря? Однажды он исчезнет со стены также загадочно, как появился, но экипаж не придаст этому значения. «Батарея села», — решит экипаж.

Джон остановился у арки моего сегмента и встряхнул мокрую тряпку, так что брызги долетели до меня. Потом встряхнул ее еще раз.

— Не хотелось тебя огорчить, — сказал он, видя, что я не сплю.

— Что опять натворил дядя Миша?

— Кажется, он умирает.

— Что он делает? — не поверила я. — Как ты сказал?

— Умирает, — повторил Джон и понес полоскать тряпку в душ.

В коридоре валялась распакованная креокамера и коробки Мишиных медицинских припасов. На пороге я увидела брошенную кислородную маску из аварийного комплекта «Марсиона», а в сегменте на полу — распластанного Мишу. Он был оголен до пояса. Рыжая «шерсть» на груди слиплась от холодных компрессов. Над ним в позе мыслителя возвышался Имо.

— Инфаркт, — сообщил мне Джон и положил прохладное полотенце на Мишу.

— Пока нет, — уточнил Сириус, — но скоро будет, если не принять меры.