Кейт Лаумер - Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]

Ничего. Никаких перемен в ровном течении времени не происходило. Он, конечно, знал, что не может больше использовать свою Пси-энергию, с тех пор, как Централь обнаружила, что он был тем самым преступником, который вызвал вероятностные стрессы во всем континууме, и сфокусировала на нем подавитель, но он надеялся, что здесь он может обрести свои былые способности. И…

Что там говорил ему по телефону этот бюрократ? О каком-то намеке? И потом эта китайская грамота о какой-то загадке, как раз перед тем, как он повесил трубку. Нет, от этой печки ему плясать не удастся. Только он сам мог помочь себе, и чем скорее он это поймет, тем будет лучше.

— Ну, так что же делать? — громко спросил он у холодного ночного воздуха.

— Для начала надо слезть с этого вороньего гнезда, — посоветовал он себе. — Прежде чем ты не окоченел до такой степени, что не в состоянии будешь пошевелить рукой.

С сожалением посмотрел он последний раз на телефон и начал свой долгий спуск на землю.

Было уже почти темно, когда Лафайет спрыгнул вниз и последние десять футов пролетел по воздуху, свалившись в густой кустарник. С жадностью принюхавшись, он понял, что не ошибся, и что из города до него действительно доносился восхитительный аромат жареного лука. Он побренчал монетами в кармане. Неплохо бы было найти подходящую таверну, в которой можно было бы слегка перекусить и, может быть, выпить небольшую бутылочку вина, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы, а затем уже осторожно порасспросить, что к чему — конечно, максимально дипломатически. Что именно он будет спрашивать, он пока еще не знал, — но уж что-нибудь придумает. Он пошел вниз по холму, чуть прихрамывая от слегка растянутой лодыжки из-за не совсем удачного падения. Что-то уж больно хил стал он с годами.

Казалось, целая вечность прошла с тех пор, когда он прыгал, как акробат, бегал по крышам, забирался по веревкам, воюя с разбойниками, усмиряя драконов, а также ухаживая и добиваясь прекрасной Дафны. При мысли о ее очаровательном личике он ощутил на мгновение какое-то щемящее чувство. Что она подумает, когда выяснится, что его нигде нет? Бедная девочка, сердце ее будет разбито, она с ума сойдет от беспокойства…

Да полно, так ли? То, как он пренебрегал ею все последнее время — ведь она может просто не заметить его отсутствия несколько дней. Возможно, в эту самую минуту ее убалтывает один из молодых придворных, которые всегда шляются по дворцу якобы для того, чтобы научиться рыцарскому поведению, а на самом дело все свое время проводят за бутылкой, игрой и с бабами…

Кулаки Лафайета сжались. Они накинутся на бедную маленькую беззащитную Дафну, как стервятники, как только поймут, что его нет. Бедная невинная девочка, она и не знает, как защититься от этих волков в овечьей шкуре. Возможно, она будет слушать все их утешения и…

— Ну, ну, хватит, — резко одернул себя Лафайет. — Дафна женщина верная, лучше не бывает, разве что чуть-чуть неосмотрительна. Но она засветит в глаз первому же ухажеру, который позволит себе лишнее! Слишком много лет она махала метлой, и удар у нее что надо, да и все последнее время она держала себя в форме: скакала верхом, играла в теннис, плавала — ведь теперь она стала аристократкой.

Лафайет вспомнил ее изящную фигурку в купальном костюме, застывшую на вышке для прыжков в бассейн…

— Я же сказал — хватит, — приказал он сам себе. — Займись-ка лучше настоящей проблемой — конечно, когда выяснишь, в чем она заключается, — добавил он.

Главная улица города была грязной, немощеной, в рытвинах дорожкой, достаточно широкой разве для того, чтобы по ней проехала телега, с кучами мусора и отбросов по бокам. В окнах виднелся тусклый свет. Один-два подозрительных местных жителя оглядели его с ног до головы из теней, прежде чем скрыться в аллеях между деревьями, еще более узких и темных, чем главная дорога. Впереди скрипела грубо намалеванная вывеска, раскачиваясь перед обветшалой дверью, находившейся на две ступеньки ниже уровня улицы. На вывеске был изображен корявый человек в серой куртке и штанах, с чугунком в руке. «ТВОЯ НИЩАЯ ДОЛЯ» — было написано грубыми готическими буквами над фигурой. Лафайет почувствовал тоску, невольно сравнивая эту унылую картину с гордым рисунком топора и дракона там, в Артезии, где он неоднократно проводил вечера с группой собутыльников… оставляя Дафну дома одну, — пришла ему в голову мысль.

— По крайней мере, надеюсь, что одну, — простонал он. — Какой я был дурак. Но теперь, как только вернусь, я займусь ею по-настоящему… — он сглотнул комок, застрявший у него в горле, и толкнул дверь.

От жаркого чада в воздухе слезились глаза. В ноздри ому ударил запах кислого пива, смешанный с дымом угля, пригоревшего картофеля и другими, еще менее приятными запахами.

Он пошел по грязному неровному полу, наклоняя голову, чтобы не удариться о низкие перекрытия, щели в котором были заткнуты мхом, к грязной стойке, за которой тоненькая женщина в сором домашнем переднике и запачканной косынке стояла спиной к нему, начищая черный от грязи котелок и что-то напевая себе под нос.

— Э-э-э… не могу ли я немного перекусить у вас? — спросил он. — Чего-нибудь простенького, скажем, дичи с артишоками и бутылочку легкого винца, хоть Пулли-фиизи, примерно 59-го…

— Ну-ну, — сказала женщина, не поворачиваясь. — По крайней мере, ты не лишен чувства юмора.

— В таком случае, хотя бы простой омлет, — торопливо исправился Лафайет. — К нему очень подойдут сыр и фрукты, я думаю, и скажем, еще кружку сладкого пива.

— О’кей. Ты своего добился. Я ужо смеюсь, ха-ха.

— Может быть, у вас найдется бутерброд с ветчиной? — сказал Лафайет с отчаянием в голосе. — Швейцарская ветчина на баварском ржаном хлебе — мое любимое кушанье…

— Сосиски и кружка пива, — отрезала женщина. — Хочешь бери, хочешь нет.

— Только, пожалуйста, жареные с корочкой, — торопливо сказал Лафайет.

— Эй, Халк! — повернулась женщина. — Зажарь-ка джентльмену сосисочку так, чтобы сгорела — это ему нравится.

Лафайет уставился на ее широкие большие голубые глаза, маленький прямой носик, непричесанные, но прекрасные белокурые волосы, выбивающиеся из-под косынки на лоб.

— Принцесса Адоранна! — вскричал он. — Как вы сюда попали?

Официантка бросила на Лафайета усталый взгляд.

— Меня зовут Свайхильда, мистер, — сказала она. — А как я сюда попала, это долгая история.

— Адоранна, разве вы не узнаете меня? Я же Лафайет! — его голос поднялся до визга, — Я разговаривал с вами всего лишь сегодня утром, за завтраком!

Дверь позади нее внезапно открылась с глухим стуком. Сердитое, с квадратной челюстью и правильными чертами, но небритое лицо выглянуло из нее.