Мэри Шелли - Франкенштейн

Над островом вновь повисла тишина, но последние слова чудовища все еще продолжали звучать в моих ушах. Я горел нестерпимым желанием броситься в погоню, настичь моего мучителя и швырнуть его тело в море. Пока я метался по берегу в поисках чьей-нибудь лодки, но не нашел ни одной – все рыбаки были на промысле, в моем воображении возникали тысячи ужасающих картин.

«Все погибло, – думал я. – Я позволил монстру ускользнуть, и теперь он отправится на материк». Меня охватывала дрожь от одной мысли о том, кто может стать новой жертвой его ненасытной мстительности. «Я буду рядом с тобой в твою первую брачную ночь», – сказал он. Итак, час назначен, и тогда решится моя нелепая судьба. Я умру, но его злоба угаснет, насытившись этой жертвой.

Я больше ничего не страшился. Лишь мысль об Элизе, моей возлюбленной, о ее беспредельном горе и отчаянии, когда чудовище злодейски вырвет меня из ее объятий, впервые за много месяцев вызвала у меня слезы. Я решил не сдаваться врагу без жестокого сопротивления.

Ночь миновала. Как только солнце показалось из волн Северного моря, я немного успокоился. Покинув дом, где накануне произошел мой окончательный разрыв с монстром, я направился к берегу. Море в ту минуту казалось мне непреодолимой преградой, отделявшей меня от всех остальных людей.

О, если бы так оно и было! Если бы я мог остаться здесь и вести скудную и трудную жизнь на этой голой скале до скончания века! Трудную, но защищенную от внезапной гибели. Ведь если я покину остров, мне предстоит либо умереть самому, либо увидеть, как погибнут в железных когтях порожденного мною демона те, кого я любил больше всего на свете.

Я бродил по острову, словно тоскующий призрак, которому не дано обрести последнее пристанище. В полдень, когда солнце уже стояло прямо над моей головой, я прилег среди сухой травы, и вскоре меня сморил глубокий сон. Всю ночь я не смыкал глаз, нервы мои были издерганы, а веки воспалены от напряжения и бессонницы. Сон, к счастью, освежил меня; проснувшись, я почувствовал, что силы возвращаются, а мой дух крепнет. Я начал более спокойно и рассудительно размышлять о случившемся. И лишь время от времени у меня в ушах, словно погребальный звон, отдавалось эхо слов, сказанных напоследок монстром.

Солнце уже начало склоняться к западу, а я все еще сидел на берегу, утоляя проснувшийся голод овсяной лепешкой. В это время неподалеку от меня причалила рыбачья лодка. Один из гребцов приблизился и вручил мне пакет, в котором оказались письма из Женевы, а с ними еще одно послание – от Анри Клерваля.

Мой друг жаловался на одиночество и горячо упрашивал меня присоединиться к нему. Анри писал, что в Перте проводит время в пустопорожних забавах, тогда как друзья, которыми он обзавелся в Лондоне, требуют его присутствия в столице, чтобы завершить начатые им переговоры относительно предстоящей поездки в Индию. Откладывать отъезд из Шотландии Анри больше не мог, а так как после возвращения в Лондон его ждало еще одно путешествие, куда более длительное, он хотел бы провести со мной как можно больше времени. В заключение он просил меня как можно скорее покинуть остров, встретиться с ним в Перте и затем вместе двинуться на юг.

Это письмо заставило меня встряхнуться, но я не мог отправиться на шотландское побережье раньше, чем через два дня.

Это время требовалось мне, чтобы завершить то, о чем я даже опасался думать. Я должен был упаковать остатки моих приборов, но для этого мне нужно было войти в помещение, где я занимался своим ненавистным делом.

На следующее утро, едва рассвело, я собрал все свое мужество и отпер дверь лаборатории. Начавшие разлагаться останки существа, чье сотворение я наполовину завершил, валялись там, где я их оставил. У меня было такое чувство, словно я собственными руками расчленил живое человеческое тело. Задержав дыхание, я вошел, вынес оттуда уцелевшие приборы и инструменты и только тогда понял, что ни в коем случае не должен оставить в хижине следов своей работы – они могли вызвать самые ужасные подозрения у местных жителей.

Пришлось вернуться и собрать куски уже тронутой тлением плоти и осколки разбитых реторт в большую корзину, на дно которой я положил несколько крупных камней. Корзину я решил бросить в море этой же ночью, когда меня никто не сможет видеть. А чтобы с пользой провести остаток дня, я перенес на берег мои приборы и занялся их чисткой и приведением в порядок.

Трудно представить более разительную перемену, чем та, что произошла в моем состоянии после той ночи, когда ко мне явился демон. Данное ему обещание угнетало меня и повергало в мрачное отчаяние, но я относился к нему как к чему-то такому, от чего невозможно уклониться. Теперь с моих глаз словно упала завеса, и все происходящее предстало в совершенно ином свете. Я не допускал даже мысли о возобновлении работы и ничего не собирался предпринимать, чтобы отвратить месть монстра. Я окончательно осознал, что создание еще одного существа, подобного ему, стало бы актом подлого предательства по отношению к людям.

Вскоре после полуночи, когда взошла луна, я погрузил корзину с останками на борт небольшого ялика и стал усердно грести. Милях в трех от берега я бросил весла и огляделся. Море вокруг было пустынно, лишь вдали я заметил огоньки – несколько рыбацких лодок возвращались на берег. Я дождался, пока они отплывут еще дальше, – мне по-прежнему казалось, что я совершаю какое-то жуткое преступление.

Наконец луна скрылась в плотном облаке, мой ялик обступила плотная тьма. Я тут же бросил корзину за борт, прислушался, как она с бульканьем погружается на дно, и быстро покинул это место.

Я испытывал огромное облегчение. Ночной воздух был чист и прохладен, перед рассветом задул легкий северо-восточный ветерок. Он освежил мою разгоряченную голову, и я решил еще на некоторое время остаться в открытом море. Закрепив руль, я растянулся на дне лодки. Луна снова скрылась за облаками, все вокруг окутал мрак, и я слышал лишь плеск воды под килем, рассекавшим волны. Этот звук и небольшая качка постепенно убаюкали меня, и вскоре я крепко уснул.

Не знаю, долго ли я проспал, но, когда проснулся, солнце стояло довольно высоко. Ветер окреп (волны покрылись барашками и время от времени захлестывали мою скорлупку), по-прежнему дул с северо-востока, а следовательно, уносил меня все дальше от острова. Я попытался изменить курс, но течение и волны были настолько сильными, что лодку сразу же стало захлестывать и мне едва удалось вычерпать воду. Оставалось одно – держать руль по ветру так, чтобы волны подталкивали лодку в корму.

Мне стало не по себе. Компаса у меня с собой, разумеется, не было, а мои познания в географии Оркнейских островов и побережья Шотландии были настолько скудные, что, даже сориентировавшись по солнцу, я не представлял, куда меня несет. Мое суденышко могло вынести в открытый океан, где мне не останется ничего, кроме смерти от голода и жажды, – конечно, в том случае, если еще до того меня не поглотит бездонная пучина.