Игорь Забелин - Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

Мне удалось обнаружить и еще одно, более конкретное, а может быть, и более замечательное совпадение.

В середине шестнадцатого столетия Джованни Баттиста Рамузио - секретарь венецианского Совета Десяти, правившего городом, - выпустил в свет под своей редакцией книги одного и того же человека, имевшего, однако, три имени. Сначала этого человека звали Хасан ибн Мухаммед аль-Базаз аль-Фаси. Потом Джованни Леони. И, наконец, еще позднее, Европа назвала его Лев Африканский.

Это был человек удивительной судьбы. Он родился в Испании, но родители его из-за религиозных преследований вынуждены были бежать в Марокко. Он получил блестящее образование в Карауинском университете, что находится в городе Фее. Потом он совершил путешествие по странам арабского востока и по Судану, посетил города Дженне и Тимбукту... Затем судьба занесла его в Стамбул, и там его странствия были прерваны: он отправился морем в Тунис и попал в плен к христианским пиратам. Среди пиратов нашлись умные люди, которые поняли, что в руки к ним попал человек выдающийся. Пираты не отправили его на невольничий рынок - они преподнесли его в... подарок папе римскому. Папа крестил Хасана ибн Мухаммеда аль-Базаза аль-Фаси и нарек его Джованни Леони.

Джованни Леони получил свободу и получил пенсию. На свободе, по поручению папы, он описал свои путешествия по Судану, рассказал о городах, которые посетил, о богатствах и обычаях суданцев.

Джованни Леони закончил свои дни в Северной Африке.

Вскоре после его смерти в Венеции появилась книга, на которой значилось его третье имя...

Почему в Венеции?

Я не знаю, каким образом секретная рукопись (а сведения о странах, с которыми можно было выгодно торговать, считались секретными, и папа вовсе не из праздного любопытства заказал книгу Льву Африканскому) попала из Рима в Венецию, где довольно долго лежала под замком.

Но что именно венецианцы приобрели один из ее экземпляров и потом опубликовали его, вполне объяснимо. Наряду с медью и солью, мечами и щитами караваны арабских купцов везли в Дженне, в Тимбукту и... венецианский бисер. Косвенно, через посредников, но Венеция все-таки была связана с Суданом, и купцов, конечно, интересовали сведения о тех землях, сведения, кстати, скрывавшиеся и арабскими купцами.

Всего, что я рассказал, недостаточно, разумеется, для конкретных заключений. И все-таки очевидно, что скульптурная группа была создана именно в Венеции не случайно. Творец Мыслителей не только жил интересами своего торгового и относительно независимого города - он еще имел у себя в доме книги Льва Африканского.

Березкина, по складу его характера, обычно мало волновали рассуждения, лишенные научной точности. Но мое сообщение он выслушал с неподдельным интересом, и я объясняю это не только общей нашей увлеченностью Мыслителями, но и продолжающимися неудачами с хроноскопией: повторные сеансы, относящиеся к Брагинцеву, вновь закончились курьезом.

- Я тебе сейчас все покажу, - сказал Березкин. - Но с хроноскопом по-прежнему творится что-то непонятное. Я опять вдоволь насмотрелся на Зальцмана.

Березкин уже говорил мне об этом, но последние три дня он провел как затворник, почти не выходя из института, и последних результатов его работы я не знал.

- Такое ощущение, что вот-вот все прояснится, - сказал Березкин. - Но... короче говоря, давай поколдуем вместе. Вдвоем у нас лучше получается.

Березкин начал с контрольного сеанса, имевшего столь неожиданно сложные последствия.

- Любопытно, что мы узнали руки Брагинцева лишь на экране, - сказал Березкин. - Вот тебе урок на будущее. Конечно, при хроноскопии неизбежны отклонения от образца, но все же случай поучительный. Итак, можешь посмотреть на экранизированные руки Брагинцева.

Березкин включил хроноскоп, и мы довольно долго смотрели на "экранизированные руки". Если вы помните, мы ставили себе целью оправдать Брагинцева в собственных глазах, но этот эпизод, как будто, исключал такую возможность, и я попросил Березкина продемонстрировать следующие кадры.

Теперь - Березкин уточнил и расширил задание - на экране появились не только руки, но и владелец рук, человек, не имеющий, впрочем, портретного сходства с Бра-гинцевым.

- Я не стал уточнять внешность, - сказал Березкин. - По-моему, это ни к чему. Пусть будет условный образ.

Я кивнул, наблюдая за событиями на экране. А там происходило то, о чем мне уже рассказывал Березкин: человек с руками Брагинцева смял и разорвал бумагу, а потом зеленые волны смыли его с экрана, и я увидел Зальцмана, вышагивающего с тетрадкой в руках...

- Вот так, - сказал Березкин. - И ничегошеньки не могу поделать.

Он выключил хроноскоп, и мы несколько минут сидели молча.

- А Черкешин? - спросил я. - Черкешин не .появляется?

- Черкешин не появляется, и я придаю этому большое значение, - ответил Березкин. - Давай-ка пораскинем мозгами. По-моему, это единственная зацепка.

- Единственная зацепка, - машинально повторил я. - Послушай, а как сформулировано задание?

- На истолкование поведения и характера.

- И при анализе рукописной строки формулировка была такая же. Но там появлялся Черкешин, и порою прежде Зальцмана...

- Стой! - резко сказал Березкин. - Вот оно! Кажется, я все понял. Хроноскоп упорно показывает Зальцмана волнующимся и боящимся, что его выследят... Не возник ли в "памяти" хроноскопа штамп для иллюстрации именно этого состояния?

- Минутку! Мы с тобой не волнуемся и никого не боимся...

- Все понял.

Березкин встал, схватил подвернувшуюся под руку линейку и разломал ее на несколько частей.

Хроноскоп получил задание, и мы увидели человека, ломающего линейку. Но Зальцман - Зальцман не появился, хотя Березкин настойчиво вновь и вновь повторял задание.

- Теперь ты, - сказал Березкин и кинул мне тетрадку. Я разорвал и скомкал ее, и то же самое проделал безликий человек на экране. А Зальцман не появился.

- Прямо-таки гора с плеч, - вздохнул Березкин, опускаясь в кресло. - А Черкешин - штамп, иллюстрирующий жестокость и твердость, назови как хочешь. У Брагинцева эти черты характера отсутствуют, в чем нет никаких сомнений, а у Хачапуридзе они были выражены весьма основательно!

- Но почему они оба боялись? - тихо спросил я, полностью принимая версию Березкина. - О Хачапуридзе мы едва ли что-нибудь узнаем. Но Брагинцев...

- Ты хочешь сказать, что этот факт - не в его пользу?

Менее всего мне хотелось говорить что-либо подобное, и я только пожал плечами.

Березкин надолго умолк, а потом встал и решительно подошел к хроноскопу.

- Знаешь, что мне пришло в голову?.. Мы сами придумали историю с Брагинцевым. Хроноскоп явно ошибается, характеризуя руки Брагинцева как сильные и крепкие. Подумаешь, человек смял бумагу! Тоже мне, критерий! Этак и младенца за Геркулеса выдать можно.