Игорь Забелин - Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

- Хроноскопия не кончена, - сказал я Березкину. - По-моему, расписки даны людьми, отнюдь не поднаторевшими в скорописи.

- Это же и так видно!

- Не спорь и сформулируй задание.

Березкин выполнил мою просьбу, и на экране появилась огромная рука, в пальцах которой еле держалось-чуть подрагивало-гусиное перо (это уже мое уточнение, ибо на экране обозначился лишь тонкий заостренный предмет).

- Землепашец или воин,-сказал Березкин.-Удовлетворен?

- Нет. Мне нужна хроноскопия отпечатков пальцев.

- Не понимаю, куда ты клонишь.

- Все очень просто. К документам прикладывали обычно большой палец правой руки, а на большом пальце воина тетива на всю жизнь оставляла мозоль...

Хроноскоп подтвердил, что отпечатки пальцев под денежными документами из "дела" Хачапуридзе оставили люди с твердыми загрубевшими мозолями на больших пальцах.

- Согласен, это расписки воинов. Но какое они имеют отношение к кладу? спросил Березкин.

- Вероятней всего - никакого. Но не тебя же убеждать, что при хроноскопии нет мелочей. А если мы сегодня же вернем "дело" в архив, то просить его второй раз будет просто неудобно.

- И все? - жалобно спросил Петя.- И больше ничего не будем делать?

- Пока-ничего,-сказал Березкин.-Но это не значит, что нам не потребуется ваша помощь.

Петя ушел ободренный последними словами Березкина, и мы остались одни.

- Жду разъяснений,- сказал я.

- Видишь ли, неожиданно все свелось к пустяку. Я давно заметил, что при различных масштабах плана на всех трех вазах очень точно выдерживаются углы и пропорции. Последнее относится и к "пчеле", которая лишь строго определенным образом вписывается в план крепости.

Березкин достал из письменного стола несколько расчерченных белых листов и показал их мне. "Пчела" действительно целиком умещалась в пределах плана лишь в одном строго определенном положении, причем точка пересечения перечеркивающей линии с "талией" пчелы приходилась на небольшое свободное пространство между четырьмя плотно составленными кружочками.

- Если мы, точно соблюдая углы и пропорции, впишем воображаемую восьмерку в территорию Хостинской крепости, то вот тут,- Березкин ткнул карандашом в ту точку, в которой скрещивались витки восьмерки,-найдем клад. Точнее, найдем место, где раньше хранились сокровища.

- Ты абсолютно уверен, что они изъяты?

- Абсолютно. Смешно, но я потому и разгадал загадку клада, что очень обозлился. Неужели, думаю, я глупее тех, двоих?!

- Математика тебе помогла,- сказал я.

- И математика помогла,- согласился Березкин.- И еще раз поможет, когда мы снимем план крепости и впишем в него огромную нелетающую "пчелу".

Я удивленно взглянул на Березкина.

- Что ты так смотришь?.. Через неделю хроноскоп будет перенесен на вертолет, и мы отправимся в Хосту. Клада нет, но осталась его история. А я тебе уже говорил, что хочу прочитать ее до конца. Есть возражения?

Я улыбнулся в ответ.

- То-то!-сказал Березкин.-Человеческий опыт-вот подлинное сокровище. Даже если он негативный.

Глава тринадцатая,

в которой мы отправляемся из Москвы на Черноморское побережье Кавказа; основная часть главы посвящена рассказу о розысках бывшего клада, а в конце повествуется о... тени, доставившей нам ни с чем не сравнимое волнение

С нашими друзьями Яшей и Евой мы виделись каждое воскресенье, вместе бродили на лыжах по заснеженным лесам Подмосковья, и они знали все подробности, касающиеся розысков воображаемого (как думали мы тогда) хостинского

клада

Должен признаться, что логико-математические выкладки Березкина, неопровержимо доказывающие существование Хостинского клада, произвели на всех нас значительно большее впечатление, чем можно заключить, прочитав предыдущую главу.

Яша, выслушав меня, решительно взял сторону Брагинцева:

- Не может быть, чтоб такой человек, как Брагинцев,

опустился до мелких хищений.

- Ничего себе-мелкие хищения! Целый клад...

- Не в этом смысле.- На лице Яши появилось виноватое выражение.-Ну что такое клад?.. Ну нашел его, а потом? Не сидеть же на нем как собака на сене... Куда-то его отдать надо, по-моему... В музей... Да, в музей, например.

- Кое-что попало в музей. Та же серебряная ваза.

- Я понимаю,-сказал Яша.-Нет, просто надо с большим доверием отнестись к самому Брагинцеву. Поговорите с ним откровенно, на худой конец.

- Конечно,- сказала Ева.- Это гораздо проще, чем лететь в Хосту. Сначала нужно выяснить все, что можно, в Москве, и тогда уж лететь.

Я тоже-за железную логику. Глядя, как мой сын, каким-то чудом не растеряв лыжи и палки, катится с крутой горы (разговор происходил в овраге у станции Раздоры), я пытался сообразить, есть ли реальный способ воздействовать на Березкина.

- Надо колени сгибать, когда с горы едешь,- сказал я сыну после того, как он выбрался из сугроба.-Кто ж на прямых ногах с гор катается?

Сына я еще мог поучать, а вот Березкина... Мы давно уже договорились с ним не препятствовать тому направлению поисков, которого по тем или иным причинам упорно придерживался один из нас. Иначе говоря, мы исповедовали своеобразный принцип независимости в методах хроноскопии, хотя крайне редко апеллировали к нему. В данном же случае я знал, что Березкину необходимо обязательно самому, без всяких подсказок до конца распутать историю с Хостинским кладом.

Положение усложнялось еще тем, что мне предстояло уговорить его отложить демонтаж хроноскопа дня на два, на три и повторно просмотреть все кадры, относящиеся к Белому Мыслителю. Кадров было не очень много, и на сколько-нибудь крупное переосмысление их я не рассчитывал... Но, продолжая свои историко-литературные изыскания, я пришел к выводу, что мы осмыслили не все детали и некоторые кадры могут дать нам дополнительный материал...

Березкин откровенно скучал, "прокручивая" для меня старые кадры, запечатлевшие удары лошадиных копыт по телу Белого Мыслителя...

- Я должен хотя бы понять, к чему ты стремишься,- сказал он.-А то у меня такое ощущение, что один из нас круглый дурак. Что тебе до лошадиных копыт?

- Я с искренним удовольствием предаюсь анализу, в котором беспомощна математика, но зато сильна география.

- А если точнее?

- А если точнее, то, не поручась за год или даже столетие, я могу утверждать, что Белый Мыслитель попал под лошадиные копыта во второй половине мая.

- Не будешь ли ты любезен назвать число?

- Я не шучу. И я преувеличил, сказав, что не могу поручиться за столетие. Дата известна мне с точностью до двух-трех лет. Итак, май начала девяностых годов шестнадцатого века.

- Это меня устраивает,- сказал Березкин.- А долго ли нужно тебя просить, чтобы ты все толком разъяснил?

- Совсем не нужно просить. Город Дженне находится в зоне затопления реки Бани и в сезон дождей превращается в крохотный островок, сообщение с которым возможно лишь по воде... В сезон дождей и совершались почти все перевозки товаров между Дженне и Тимбукту, и в сезон дождей прибыл в Дженне наш араб с Белым Мыслителем, завершив путешествие водным путем по Нигеру и Бани... Если бы крушение произошло на реке и Белый Мыслитель утонул, конские копыта, как ты понимаешь, не смогли бы отпечататься на нем... Но если бы конная лава прошлась по нему в разгар сухого сезона, когда земля в саванне каменеет, деформации на теле Мыслителя оказались бы значительно сильнее. В том-то и дело, что события пришлись на начало сезона дождей, когда земля уже размокла, а реки еще не разлились...